жизнь закончилась, а новая не наступила, когда время остановилось, он не знает, зачем он, зачем его жизнь. В его жизни не стало того, к чему нужно стремиться, чему можно радоваться. Наверное, он бы не задумался о смысле, если бы жизнь его благополучно продолжилась, как она продолжается у большинства индивидов. В отроке произошла перемена, связанная со взрослением, и он стал другим. Повзрослевшему индивиду нужна другая среда, другая жизнь. Прежняя среда детства уже не соответствовала ему, он вырос из нее. Его тревожила неизвестность предстоящей жизни. Нужно было осваивать новую среду и новую жизнь. В это время, когда он вырос из своего детства, а новая жизнь не наступила, и был задан вопрос о жизни – зачем она, для чего.
Он не знает, для чего он живет. Он только что покинул рай, мир своего детства. Он словно путник в начале нового пути, когда он еще не обрел себе новой среды и новой жизни. Словно он из сказочного и доброго мира вышел в мир жестокий и злой. В течение многих лет после окончания детства он сожалел о том, что в мире отсутствует сказка. В этом сумрачном, безрадостном мире люди умирают, и он видел, как останки их уносили на кладбище. Для него было открытием, потрясшим его, то, что жизнь индивидов проходит, что они умирают. В этом тоскливом мире он открыл для себя преходящесть в непреходящем мире, в вечности. От людей остаются в вечность только памятники на их могилах. «Зачем жил человек?» – спрашивал он, стоя у могилы и читая даты рождения и смерти. Ему думалось, что кроме могильного холмика от индивида должно еще что-то оставаться и переходить в вечность, иначе он жил напрасно. В душе его было неприятие такой судьбы индивида, неприятие смертности и, вместе, убеждение в том, что после смерти индивида должны оставаться плоды его дел, его труда, чтобы помнили его люди. С тех отроческих лет, когда он осознал смерть, в нем жило убеждение, что памятник индивиду есть его дела, рукотворные или нерукотворные, остающиеся после него. Конечно, он был еще отроком, подростком. Он был выросшим, но не повзрослевшим. Он не знал и в шестнадцать лет, что юноша должен соединить свою судьбу с девушкой и оставить детей после себя. Он не думал в то время, не зная половой жизни, что вечность индивида – в его потомстве, что умерший индивид остается жить в своих детях. Дети, потомство есть лучший памятник индивиду. Он не знал этого и меньше всего думал об этом, когда задумывался в 12—13 лет, для чего живут люди. Единственный смысл жизни с тех отроческих лет он видел в том, чтобы жизнь прожить не зря, но оставить в вечность плоды своих дел, чтобы не спрашивал строгий отрок, стоя у его могилы – зачем человек жил.
Прежние радости жизни отошли в прошлое, а новых радостей он не знает и не предполагает даже. Жизнь не имеет смысла, если нет в ней чувственной радости, нет цели, влечения и удовлетворения. Подростку кажется, ибо он судит по себе, его мироощущение субъективно, что и другие люди не имеют никакой радости от жизни
