положил, когти выпустил, намекая, что не надобно дурить. Гавел и не собирался. Куда ему бежать?
Да и зачем…
– Садись. – Себастьян довел Гавела до лавочки и усадил едва ли не силой. Сам сел близенько, пожалуй, чересчур уж близенько… вздохнул… покосился этак… выразительно… и еще ресницами взмахнул…
…это ж чего он потребует?
…и если то, о чем Гавел подумал, то лучше пусть бьет… битие, оно привычней как-то…
– Вот что ты, Гавел, за человек? – томно произнес ненаследный князь, приобнимая свою жертву. – Вечно все опошлить норовишь… и сейчас небось про меня гадости думаешь.
– Нет! – поспешно соврал Гавел.
– Думаешь, думаешь, я же вижу…
И наклонился к самому лицу, наверное, чтобы виделось лучше. Гавел аж дыхание задержал от ужаса.
– Успокойся. – Князь отстранился и по плечу потрепал. – Ты меня, конечно, интересуешь, но исключительно как профессионал своего дела… ты же профессионал?
Гавел кивнул.
Говорить он не мог.
– Мне нужны снимки конкурсанток… сам понимаешь, что не портретные…
– Голых? – уточнил Гавел.
– Голых, – согласился Себастьян. – Для чего – тебе знать не надо… считай, что вот такой я извращенец…
– Так разве ж это извращение? По нынешним-то временам…
– Да. – Себастьян Вевельский, подумав секунду, согласился, что если по нынешним временам, то снимки голых девиц – это вовсе даже не извращение. – Считай, что я начинающий…
Гавел хмыкнул.
– Сделаешь?
Сделает, конечно… там и делать-то нет нужды, перевести с памяти на пластины да отпечатать. Не зря же он у павильона крутился.
– Это хорошо. – Ненаследный князь потрепал Гавела по плечу. – Это просто замечательно… завтра принесешь.
– Сюда?
– Сюда… а копии – Аврелию Яковлевичу в собственные его рученьки… и записочку от меня заодно снесешь. Полагаю, нет нужды уточнять, чтоб не читал?
Гавел отчаянно помотал головой.
Нет.
Он человек в высшей степени благоразумный, а если и влез куда, то исключительно по незнанию, о чем ныне глубоко и искренне раскаивается.
– Вот видишь, – ненаследный князь, отодрав от панталон второй бантик, протянул Гавелу, – не все с тобою потеряно…
…тот, кто поселился в Богуславе, обещая избавить ее от всех проблем разом, был недоволен. Богуслава ощущала его недовольство остро, оно было болезненным, дурманным и повисало мутной зеленой пеленой перед глазами.
Недовольство пахло трясиной.
…и гнилым мясом, правда, Богуслава вяло удивлялась: откуда ей известно, чем пахнут трясина и гнилое мясо; но удивление исчезало.
Тот, кто поселился в Богуславе, избавил ее от эмоций.
К чему удивляться?
Сожалеть.
