style="font-size:15px;"> какое хранит её маковый цвет!
Окно, как икона в облезшем окладе,
пред коей всё нищенство, старость, парша.
А я из постели промятой, прохладной
гляжу на неё, еле веки держа…
Сроки службы посуды
С годами из нас испаряются силы,
паруя на чёрной, бетонной плите,
ссыхаются жидкости, мысли и жилы,
продукт приближая к известной беде.
Уходят в былое событья, оценки.
Когда ж потребительский срок отслужил,
вся память, как накипь, вживляется в стенки,
а после посуду относят в утиль…
Вся жизнь исчезает с дымящею влагой
из чашки, кастрюли, ковша, казана,
и с этим промокшим, белеющим флагом
идём до обрыва и вечного сна.
Там общая свалка из старой посуды
и выцветших чанов, сосудов иных:
сгоревших, помятых, отбитых и скудных,
в износах, жирах и нагарах вины.
Но выполнен долг, назначение вещи,
хоть стала похожа на гильзу и хлам.
Железные кучи и ржавые плеши
как памятник бывшим делам и годам…
Ветошь
Предсмертные маски из мятого воска
в песчинках морщинок и бледного мха,
без живости, гладкости, прежнего лоска,
несущие тяжесть – свои потроха.
Сухие портреты в потрещинках сеток,
в лохматых навесах, плешинах, слюнях,
в разъездах и спайках морщинистых клеток,
в отрёпках, сединах, тоске, полуснах.
Анфасы в густой, измельчённой извёстке,
во въевшейся ряби, творожном мелу,
что в бежевой краске от солнечных горсток
и в хмурости, серо-поникшем пылу.
Их вялое тесто, обмякшее сало,
их прелые мощи под ветошью ряс,
под звуки одышек, скрипучих суставов
блуждают, хромают, петляют средь нас.
Они, словно проклятый род и изгнанцы,
юродивый, нищенский скоп, бобыли,
как страшно-побитые воины-спартанцы,
несут с собой сумки, кульки, костыли.
Осенние люди, как гибельность, гады,
как сборище мумий средь чутких, живых.
Их чёрствые, скучно-пространные взгляды
взирают так мутно, забыв прежний миг.
Одежды потрёпаны и мешковаты,
на выцветших кожах, на венах, рубцах,
на выцветшем лаке, засоренной вате -
на бывших красотках, трудягах, дельцах…
Sunshine
