влаги умершей пугают меня.
Угрюмая заводь из вязких помоев,
коряги, упавшие в топи и грязь,
гадюки и совы, протяжные вои
опять поражают оставшийся глаз.
А всё оттого, что подбили дробинкой,
и тем обрекли средь вот этого жить…
Под грудью кровит от засевшей соринки.
Я начал жиреть и, наверное, гнить…
Чердачная будка
Чердачная будка на выцветшей крыше
с утра открывает мне юный обзор
на шифер и мрачные окна, и вышки,
на краешке стока оградный забор,
на крошево жёлтой листвы от деревьев,
как разные искры бенгальских свечей,
на птиц и от них отлетевшие перья,
на сотни одежд и балконных вещей,
на сонных прохожих, их кепки и плеши,
на трубы, какие ещё не дымят,
на свежесть помад и на женские вещи,
на ленты дорог и заброшенный склад,
на морг, его серо-янтарные стены,
на дым крематория, госпиталь, храм,
на мокрый рассвет, населенье, антенны,
на всю панораму из неба и рам,
на скрипы ворот и далёкий могильник,
на охру стальных и больных гаражей,
оставленный кем-то у края напильник,
на рай разливной и рядок алкашей…
Как пёс в конуре, созерцаю округу,
с голодным желудком сижу на верхах.
Клаксоны и грохот противны так слуху,
но я – подневольный холоп ЖКХ…
По воле больших коммунальных хозяев,
напившихся кофе и сливок жлобов,
от них получив разнаряд, нагоняи,
залез для очистки сырых желобов…
Белокурая славяночка
Кудесница в длинном, сиреневом платье.
Модель для любого стиха, полотна.
Любимица с малой рюкзачною кладью.
Цветочница, что так постельна, родна.
Шикарница и хорошуля, красотка.
Портрет ненаглядный, забавный, святой.
Спортсменка в индигово-белых кроссовках.
Смиренница, с коей прекрасен постой.
Вещунья, что делится космосом, мигом.
Мурчащая кошечка с парой когтей.
Захватчица с вольным, желаемым игом.
Чаёвница, что так полна новостей.
Бесстрашная явь, разорвавшая узы.
Сочнейшая в паре местечек, меж сот.
Хозяюшка и вышивальщица, муза.
… Куда-то ушла от поэта на год…
Просвириной Маше
Бэтмен
