земель.
Пузатые книги обжили три полки.
Но, суки, не лечат, а множат всю боль.
А память всё чаще порочна и колка.
Внутри и снаружи терновник и соль.
Закатность румянит туманные щёки.
Багряная жижа сковала мой рот.
Как будто ежи, в углу старые щётки.
И я без тебя не герой, не Господь.
Постылое зрелище. Хмурые виды.
Дома – сталактиты под пыльной волной.
Дух прелого сена (фосгена), иприта.
Последний день лета, и ты не со мной…
Просвириной Маше
Паника ростом с медведя
Внезапная паника ростом с медведя
мой панцирь терзает, стучит и грызёт,
бросает и топит в отчаяньи, бреде,
литую броню вдруг берёт в оборот.
Сердечная мышца о грудь барабанит,
стуча беспокойно, с боязнью сказать,
тревожно и пламенно рёбра таранит,
боясь опозориться, после страдать.
Испуганность, странность, смущение топчут.
Какая-то глупость и стопор, огрех!
Слова еле слышно срываются, ропщут,
слегка отвечая на речи и смех.
Какая ж напасть приключилась со мною?
Порыв ситуации лупит в там-там.
Дурной анекдот с несмешною волною.
Причина всему – флирт красивой мадам…
Химзавивка
Винты металлической стружки,
окрашенной в угольный цвет,
свисают пушистой опушкой,
кивая ответно "Привет".
С точёной основой фигуры
твой образ похож на людской.
Совсем не скандалишь, не куришь,
но смотришь с любовью, тоской.
И нет в оболочке кровинки,
под латексом, меж проводов.
На коже нет ран и ворсинок.
Не просишь вояжей, цветов.
Разрезы меж ног и чуть ниже
компактны, красивы, узки.
Соски чуть поменьше и выше.
Черты так просты, не резки.
С тобою я интимен, галантен.
Твой лик – вид ушедшей. Как шёлк.
Ты – робот в раскрытом халате,
а я – твой создатель и Бог…
Татьяне Ромашкиной
Капли дёгтя в бочке мёда
Воистину райский простор, любованье,
фруктовый амбре, зеленение кущ,
покой, тишина и души ликованье,
духовная близость без почвы и туч!
Повсюду свеченье без лампочки
