секретер, столики. Мебели для комнаты было многовато, ее явно перенесли сюда из помещения попросторнее. Вещи добротной, даже роскошной работы, но совершенно вышедшие из моды, в чем Аплечеев, к сожалению, разбирался. Жена, Екатерина Александровна, заставила его сменить и квартиру, и обстановку после повышения. Она пыталась и прежде, но тут сделалась совершенно неудержима, упирала на престиж высокого поста. Модные затеи обошлись в целое состояние, а Аплечеев богат не был, жалование получал не самое значительное и взяток не брал. По большому счету. Словом, Аплечеев хорошо понимал, что означают эти изогнутые ножки, изгнанные, должно быть, из парадных зал.
Пригласили входить. Графа явно только что разбудили: на лице еще горели следы диванной обивки, но Аплечеева он встретил у двери и поприветствовал самым бодрым и доброжелательным образом.
Губернатор и обер-полицмейстер заняли безукоризненно модные кресла лучшей парижской работы. Граф, несмотря на деланную энергичность, выглядел уставшим и разбитым.
«Тяжелая, должно быть, работа, – подумал Аплечеев, – царей убивать».
Пален предложил закусить, чаю или чего-нибудь, как он выразился, посущественнее. Александр Андреевич отказался, и мужчины перешли к делу. Пален слушал молча, отвернувшись в сторону шпалеры, словно рассматривал подробности вышитой морской баталии. Аплечеев закончил, Петр Алексеевич помолчал еще секунду, постукивая по ручке кресла.
– Кавалергард?
– Вернее всего.
– Паскудно. Нет, Александр Андреевич, такой поворот нам совсем некстати. Петербург гудит, словно пчелиный улей. Подобное убийство произведет впечатление разорвавшейся бомбы. Попрошу вас пока оставить дело без движения. До особого указания.
Александр Андреевич этого и ожидал, но все равно испытал неприятное, гадливое чувство. Он не был мальчиком и знал, как делаются дела, ему доводилось смягчать или отводить в сторону удары правосудия. Чаще всего от балованных барчуков, чье молодое озорство не всегда оборачивалось вполне безобидно. Соблазнения, буйные кутежи, подделанные векселя, дуэли – с этим он смирился, но не хладнокровное же убийство заслуженного калеки!
– Как прикажете, – недовольно кивнул он.
Граф внимательно посмотрел на него. Аплечеев тут же пожалел о неосторожных словах и еще больше о тоне. Петр Алексеевич Пален уже несколько часов самый могущественный человек в империи, не исключая государя и вдовствующей императрицы. При самой отчаянной решимости Александр Андреевич мог только погубить себя, но не повлиять на решения графа.
Карьера Аплечеева стремительно взметнулась последние годы, пришпоренная внезапной благосклонностью Павла, которая бывала столь же непредсказуема, как и опалы. Теперь император мертв, зато перед ним открылась блистательная возможность проявить усердие, помогая Палену в важном и щекотливом деле. Трудно
