уж тут вилять. Там, например, где:
Мария, дай! Тело твое буду любить,
Как любит инвалид свою единственную ногу
...................................
Это было, было в Одессе,
Приду в четыре, сказала Мария,
Восемь, девять, десять.
Слышу, как больной с кровати, спрыгнул нерв…
Вошла ты, резкая как нате,
Муча перчатки замш.
Знаете, я выхожу замуж.
Что ж, выходите,
Видите, спокоен как?
Как пульс покойника.
Вы говорили, Джек Лондон, деньги, любовь, страсть!
А я видел, вы Джоконда, которую надо украсть.
И после этого всего: Ваше слово, товарищ маузер… Кастетом кроиться миру в черепе… Моя милиция меня бережет…
Фидельсон бредит машинами, так он и вычитал где-то: Маяковский в Париже купил «Рено» – красавец, столько-то лошадиных сил, внутри обивка такая-то – и этот красавец едет с ним в Москву. И еще говорил, что Маяковский был слаб на женщин, в Париже сразу влопался в Таню Яковлеву и стих написал: Нам сейчас нужны такие Длинноногие, чужие. Иди сюда, на перекресток моих рук… И Саша это слышит от Фидельсона, потом мы с ней, в тот вечер у них на темной веранде, и в окно видим знакомый силуэт.
Вообще-то, странный малый был этот лучший, талантливейший поэт нашей советской эпохи, как объявил Сталин. Застрелился из-за женщины. А изображал камень, мужчину на все сто, гремел, рычал. Не пожалел покойного Есенина:
Вы ушли, как говорится, в мир иной.
Пустота, летите, в звезды врезываясь,
Ни тебе аванса, ни пивной,
Трезвость…
Ах, молодец, рубанул, итить твою маковку, как говорит дед.
Когда нас с Колей захлопнули в мышеловке, в общежитии пединститута, и стали читать мораль, одна студентка, она потом пошла в райкомовские девы, особа эта нам по Маяковскому мозги вправляла:
– Ваша компания из наших окон как на ладони! У вас одна есенинщина! Пьете, курите…
– Крадете, – вставил Коля.
– Не видели, но… И ваши девочки. С виду они приличные. Но ваши танцы по ночам, после волейбола… Ваш этот Лещенко! Он же изменник родины! Пел свои ресторанные песенки в Одессе, когда фашисты ее заняли.
– Это блатное все или мещанское! – крикнул высокий, горбоносый Кайл Майтелл, студент, что был у нас на практике еще в восьмом и вел историю, не выговаривая букву Р в средневековом короле Карле Мартелле.
– А Маяковский – это не Есенин! – снова пилит нас студентка, эта активистка ихняя. – Он же писал: «Нет, не те молодежь, кто, забившись в лужайку и в лодку, начинает под визг и галдеж прополаскивать водкой глотку!».. А вы? Что вы делаете за сараями с десятиклассницами второй школы?
– А вы, Смолевич, все в автобусе номер пять?
– Целуем всех, кто хочет, – Коля усмехается, он не боится, его дом через двадцать метров.
– Кто хочет, повторяю, – Коля начинает заводиться.
– А эти
