мамин цирк.
Мы сидим в самой серединке. Арена перед нами и внизу, красный ковер, все ослепительное в ярком свете прожекторов. Оркестр заходится от буги-вуги, показывает: это же цирк, играем что хотим, и никаких упреков в подражании всему западному, будь оно неладно. А барабанщик просто выходит из себя.
– Икарийские игры! – объявляет громким насморочным голосом важный человек в черном фраке с фалдами, с белоснежным пышным бантом под подбородком. – Аскольд Кара-Мурза и сыновья!
Выбегают смуглые акробаты, они подпрыгивают, делают сальто и кульбиты, они подбрасывают ногами вверх подростков и таким же образом ловят их, они как гуттаперчивые, а вместо ног у них пружины, только этого не видно.
Потом выкатывается клоун с недотепами-помощниками. Он низенький, в черной шляпе с высоким куполом, в кургузом черном пиджачке и брюках с широкими продольными полосами. Все это напоминает, если клоун повернется боком, черный карандашный огрызок, заточенный в последний раз.
– Ка-ран-даш! – кричит у выхода на арену важный распорядитель, шпрехшталмейстер, похожий на швейцара в гостинице или на дворецкого в домах вельмож из трофейных послевоенных фильмов.
– А что такое этот шперх… там мейстер? – спрашивает Саша.
– Шпрехать – это по-немецки «говорить». А шталмейстер, буквально если, начальник конюшни.
Карандаш начинает налаживать с товарищем самогонный аппарат. Но является милиционер. Карандаш прячется за униформистов, готовящих манеж для следующего номера, и кричит помощнику:
– Заговаривай зубы!
Но тут самогонное сооружение взрывается: огонь, туча дыма, арена погружается в темноту.
Антракт.
Мы с Сашей идем за кулисы, в служебные цирковые помещения.
Отец попадается нам навстречу сразу же, как будто сторожил нас здесь. Он уже одет для своего выхода, вернее, выезда, которым откроют второе отделение фокусника Кио. Отец в кожаном шлеме, как у летчиков, огромные очки пока что подняты на лоб, темно-красные кожаная куртка и штаны, на ногах желтые краги, такие как бы щитки на голенях до колен из твердой кожи, а на руках кожаные рукавицы с раструбами до локтей.
– Кто этот кожаный человек? – успевает спросить Саша.
– Папа, это мы. Ее зовут Саша.
Отец перекладывает свои огромные перчатки в левую руку и протягивает ей правую:
– Тимофей Степанович.
– Александра. Очень приятно.
– О, так вы, выходит, тезки? Места у вас хорошие? Все хорошо видно?
– Отлично! Спасибо, Тимофей Степанович.
– А я при чем? Это все мама его, вашего кавалера.
– Спасибо ей большое!
– Вы Кио видели когда-нибудь?
– Я еще не видела.
– Внимательно смотрите. Может, что и разгадаете. А вот он сам. Эмиль Теодорович!
И отец подается навстречу человеку профессорского
