тренировку не пошел?
Кирюшка мрачно протянул записку:
– Вот.
Мои руки быстро развернули бумажку: «Кирилл Романов лишен права занятий на десять дней».
– За что? – возмутилась я. – А ну, колись, чего натворил.
– Ага, – заныл Кирка, – он первый начал, пришлось ответить, кто же знал, что у него нос такой нежный, сразу кровь потекла. А уж вопил! Будто я убил его!
– Кого?
– Никиту Фомина.
– За что? – продолжала интересоваться я.
– Ну, – вновь завел Кирка, – говорю же, Кит первый полез, он меня, а я его, а нас тренер…
Поняв, что никогда не узнаю правды, я со вздохом спросила:
– В школе как?
Кирюшка совсем поскучнел и вытащил дневник. Я быстренько его пролистала и обомлела. В графе «математика» стояло восемь двоек.
– Ничего себе, как ты ухитрился в один день столько «неудов» нахватать?
Мальчишка начал загибать пальцы:
– Одна за домашнее задание, другая по контрольной, третья за самостоятельную, потом у доски отвечал, работа в классе, решение задачи, выученное правило…
– Только семь получается…
Кирка забормотал:
– Домашнее задание, контрольная, самостоятельная, ответ, работа, решение, правило… Что-то еще было…
– Конечно, – вздохнула я, – раз восемь «лебедей», а не семь.
– Вспомнил! – обрадовался мой «Эйнштейн». – Учебник дома забыл! Последняя пара за него!
Я не знала, как реагировать. Однако какая странная учительница, вполне хватило бы одной двойки, ну двух, ладно, трех, но не восемь же!
– Она сегодня всем неудов вломила, – пояснил Кирка, – злая, жуть!
– Небось довели! – посочувствовала я. – Болтали или жеваной бумагой стрелялись.
– Не-а, – ухмыльнулся Кирка, – от нее муж улизнул. Другую нашел, молодую. В общем, неудивительно. Адель Петровна страшная дура и скандалистка, ну какой мужик выдержит? Вот она и бушевала! В девятом всех с урока повыгоняла, в седьмом контрольную на два часа закатила, ну а нам пар навтыкала! Говорю же, дура! Другая б на ее месте спокойненько объяснила: горе, ребята, развожусь! Ее еще бы пожалели! Вон историчка забеременела, да неудачно, выкидыш случился. Так она всем все объяснила, и тишина у нее на уроках – могила. Лишний раз волновать не хотели. Мы же люди, все понимаем. А эта – тьфу!
И он, сопя от возмущения, принялся стаскивать джинсы. Я молча стояла рядом. До чего странные нынче учителя! Когда я училась в школе, мы никогда ничего не знали о личной жизни педагогов. Все преподавательницы были строги, вежливы и держали дистанцию. Наверное, в учительской они рассказывали друг другу о своих бедах и радостях, но на уроках сохраняли непроницаемое выражение лица, словно боги с Олимпа. Невозможно было даже представить себе, что они ссорятся с мужьями, готовят обеды и стирают белье… А теперь! Рассказывать детям о выкидыше! Может, я становлюсь ханжой?
– Лампушечка, –
