Мужики подтрунивали над самой старшей женщиной. Смеясь, отталкивая друг друга, вышагивали пред ней гоголем.
– А ну-ка, Митрофановна, кого из нас в женихи берешь?
– Бери казака с Дону – проживешь без урону! – реготали, пытаясь ущипнуть.
Митрофановна отмахивалась.
– Вам бы, дурням, токмо венцом грех прикрыть. А я уж была под венцом, и дело с концом. Вы ж ни в Бога, ни в черта не веруете, одной мамоне поклоняетесь. Тьфу на вас, оглашенные, очи б мои не видели, – сплюнула, перекрестилась и добавила удивительное. – Из вас всех токмо один мужик.
Казаки подбоченились, уставились, гадая, про кого это она.
– Аянка Сахатый! Вот всем бы такого добытчика, повезет же какой-то девке! Одна досада, что басурманин.
Казаки хором прыснули, а один, молодой, лопоухий, улыбаясь во весь рот, выдал:
– Ой, бабоньки, кто с басурманами срамится, тот не на небо попадает, а прямо черту в гузно!
– Ай, ты, безбожник полоумный, срамник, видать, уж побывал там! Вишь, бабоньки, еле его из чертова гузна за уши вытянули!
Тут уж все перегнулись пополам со смеху, хватаясь за животы, и лопоухий с ними, не разобиделся.
Айана бабы привечали, помогал он им много. Шустрый да умелый. По нраву пришелся им немногословный молодой охотник с добрыми глазами, это он с мужиками суров, а средь них масленый. Лес ему как дом родной, ничего не страшится. Диву даешься: поговаривают, что он своим ходом шел с востока из-за дальних гор, перемахнул через Каменный пояс и в Диком поле присоседился, выучился говорить по-русски быстро да справно. Это в Стыдном городке сказывали, что с женами казаков, которые турчанки, болтал на их языке. То ли сродичи, то ли бывал в тех местах, откедова родом черноокие казачки. Они-то его и поднатаскали. Обозные бабы поначалу сторонились: бес его знает, к пришлому завсегда опаска, а теперь расставаться с ним печально, на зимовье с ним жилось бы сподручнее да легче. Бабы на прощанье даже всплакнули: даст Бог, милок, свидимся.
Охотник помогал уложиться Дуньке, а сам все поглядывал на атаманский шатер, не воротится ли Фрол. С зорьки караулил. И тут Кудеяр выглянул, кликнул пацаненка – сирота прибился к ним летом, смышленый мальчонка, его Дунька приветила, жалостливая больно. Атаман дал ему задание срочно сыскать якобы пропавшего куда-то Удатного. Айан затянул большой баул узлом, поднял с травы, уложил в подводу. Заглянул за телегу, там на травке в тенечке пристроилась заворуйская подруга.
– Дуняша, отойду. Принести тебе киселя? – Айан махнул в сторону костра, будто попить да перекусить собрался.
Девка смешно пыхтела, надувала раскрасневшиеся щеки, морщила белый лобик – усердно мяла в ступке корешки да травы, училась по подсказке Айана делать настойку от всех хворей. Рыжие прядки выбивались из-под платка. Дунька оправляет их и дальше мнет, приговаривая: «Колдуй, баба, колдуй, дед, колдуй, серенький
