Бога. И в откровенном разговоре, в нервическом порыве после чудесного спасения поведал атаман Фролу свою самую заветную тайну – тайну своего рождения, всю душу выпотрошил, дав тем понять, что приблизил Фрола.
– Заместо сгубленного есаула Ваньки близ себя держать буду. Не зазря крутился подле меня.
Не в пример обычного атаман говорил много, пережитое и хмель вытягивали наружу его сокровенное.
– Ивану что? Он помазанник Божий, – Кудеяр воздел перст, указывая вверх. – А мне, кого свет знает токмо как доброго лихого атамана, остается удаль да сила? Не-е, брат, врешь! И мне власть доступна, – сверкая налитыми кровью очами, сжал кисть в огромный кулак – сатана, да и только.
Опрокинул чарку, привлек Фрола к самому лицу и заговорщицки зашептал:
– Государю одно надобно – толпу держать, чтоб уверовала и во веки веков в его Божьем предназначении сомневаться не смела! А мне небесного покровительства не надобно, – меж густых бровей легли тяжелые складки, и он едковато продолжил. – Я нужных людишек скупаю. Их алчностью, ненасытными страстями, гадкой натурой червяков ползучих движим я к возвышению. И разумей себе: он пользует свет, а я тьму, а устремление у нас едино – власть!
Удатный слушал откровения Тихонкова и думал о своем: что взлетел, что еще на ступень ближе стал к свершению своей мечты. Добился, стал-таки незаменимым, да и сверх того вышло. Возблагодарил за это Фрол Удатный и Бога, и черта. О том, что Кудеяр – якобы сын царя Василия, то бишь старший брат царя Ивана и звать его Юрием, он услыхал еще на Москве, когда зазря опосля убийства родителя обивал пороги по приказам. В ту пору дядька поселил Фрола у своего сродственника, где сам после проводин Фрола на Донец остался исправлять должность конюха. И был у того сродственника знакомец – служивый вестовой при дворе: «Я у Самого! У Великого князя всея Руси вестовой!» Вот он во хмелю как-то и проболтался. Божился, когда отмахивались: брешешь, мол, а он только пуще распалялся, сам-де гонял тудысь-сюдысь с посланиями то от атамана, то от Ивана, а порой приходилось и на память передавать, не всякий раз бумаге доверяли. Бахвалился, что во какое важное положение он имеет: «На Егорку полагайся без оглядки, я што, я кремень!»
Породу людскую дядька хорошо знал: это он, подзуживая вестового, ловко все и выведал. А Фрол слушал да кумекал, а докумекали уже вместе с дядькой: будет Москва кормить, не приняла так, так мы окольным путем подойдем, токмо немного послужить-выслужиться, так даже ладнее. Ожидания от той попойки были совсем противоположные – думали, через знакомца этого найдут, кому надо поклониться и заполучить хоть какую службу, а оно вон как повернуло. Дядька рад-радехонек, верил – он ведь самолично воспитал Фрола – смышленый барчук не упустит удачу.
И вот ноне Фрол Удатный сызнова, пущай только при дворе да отдельными людьми, но ведь величается именем-отчеством, Фролом Алексеевичем, хоть и состоит всего-то гонцом. Оно ведь лестно: чьим да меж кем! А нынче повезет ярлык, не бумагу, а означает это,
