все же обязаны. Священная Римская империя вступила в Тридцатилетнюю войну приблизительно с семнадцатимиллионным населением, а вышла с десятимиллионным. За время революции и гражданской войны в Англии погибла четверть жителей, в некоторых местах даже треть. Британское хозяйствование в Индии приводило к регулярным вспышкам массового голода. Во время самого страшного из них, в восьмидесятых годах девятнадцатого века, от голода умерло почти десять миллионов человек. Вот вам и ваши образцовые просвещенные страны. И мы с вами еще не успели поговорить про Средние века; а тогда все было еще страшнее.
– Это было давно, – равнодушно ответил Лева.
– И вы считаете, что «давно» служит оправданием? Что если это было давно, то убивать, резать на куски, жечь, грабить и насиловать – это не так страшно? Довольно странная позиция для гуманиста. Хорошо, пусть будет недавно. Совсем недавняя Вьетнамская война, точнее война во всем Индокитае. Лева, там погибло более полутора миллионов человек. Это больше, чем в Освенциме.
– В основном коммунистов, – сказал Лева, на этот раз с ощутимой неприязнью. – Так что как раз там надо еще посмотреть, кто на кого напал и кто был прав. И, как бы там ни было, дальнейшую экспансию социализма американцам удержать удалось.
– В этом вы как раз ошибаетесь. Но даже если бы это было так, неужели вам кажется, что ради этого можно было сжигать напалмом сотни тысяч живых людей? Детей, женщин. И это ведь не какая-то единичная история. Я старый человек и вполне готов допустить, что чудеса в истории возможны. Но когда регулярно происходят военные перевороты, правительства расстреливают, а на следующий день победивших генералов признают законными президентами, это кажется мне не чудом, а сложившейся системой. Вероятно, эти документы мы тоже когда-нибудь увидим. По крайней мере, вы увидите. Я, наверное, все же не доживу.
– Ну что вы, в самом деле, – снова возразил Лева, – то про косоглазых, то про Африку. Вы же хорошо понимаете, что история – это Европа и Америка. А грехи… Мало ли что там было у африканских обезьян. А вот большевизм и сталинизм – это наше, наша вина, наше злодейство, нам за них и каяться. Возможно, веками. А с нацизмом пусть немцы разбираются. Да они, кажется, и разобрались.
На этот раз дед скорее вздохнул, тяжело, горько, почти измученно.
– К сожалению, нацизм – это наша трагедия даже в большей степени, чем немецкая. И по абсолютным, и по относительным цифрам.
– И в войне мы, значит, неповинны?
Лева выбрал не лучший ход; тема войны деда задевала, и Митя об этом знал.
– Лева, война началась не в середине сентября тридцать девятого года, когда советская армия вторглась в уже побежденную Польшу, как ваши единомышленники теперь почему-то начали утверждать, и даже не с секретных протоколов, которые, вероятно, действительно существовали, а на полтора года раньше, с вторжения нацистов в Австрию
