могу его найти. Это будит самая скушная хилоуинская вечеринка в мире. Никаких фильмов ужасов, никаких костюмов. Наверное даже сладкова не будит.
Церковный подвал – это обширное открытое пространство с полом, выложенным плитками из желтого линолеума, кремовыми стенами и цитатами из Писания, начертанными темно-синим курсивом рядом с изображениями черного Иисуса. Слева находится большая, словно в каком-нибудь кафе, кухня, где мама на добровольных началах трудится во время праздников и ежегодного Дня благотворительных обедов. Справа располагаются три маленьких класса, где проходят занятия воскресной школы. Во время таких событий, как Хеллоуин (точнее, День урожая, потому что ни один добропорядочный христианин не станет отмечать дьявольские праздники), вдоль стен, исписанных христианскими нравоучениями, расставляют стулья и столы, а из динамиков, которые вешает церковная медиагруппа, негромко звучат гимны.
Я стояла возле стола с закусками, накрытого оранжевой пластиковой скатертью с осенними листьями, держала в руке стаканчик с лимонадом и тарелку с последним куском маминого яблочного пирога, который она испекла для вечеринки. В своем красном свитере я была самой нарядной девушкой в зале. Чтобы люди на празднике могли потанцевать, нужна подходящая музыка, но трудно было вообразить, как это сборище танцует, скажем, тверк.
– Ты так и собираешься стоять здесь весь вечер? – спросил голос сзади меня.
«Какого черта кто-то следит за мной, как дежурный в школе?» – подумала я, оборачиваясь на виновника беспокойства. Парень – высокий, мускулистый, с темной, как у моего папы, кожей, одетый в черные брюки и лимонно-желтую рубашку под цвет пола, – стоял, прислонившись к стене позади столика с закусками.
– Ты за целый час даже не сдвинулась с места, – хмыкнул он.
Я потрясенно приоткрыла рот.
– Ты… новенький здесь или как?
Он засмеялся.
– Шутишь? Мы с первого класса вместе ходили в воскресную школу. Клодия, это же я, Майкл.
Шагнув ближе, я получше пригляделась, пока не узнала его по глазам. Они обычно сильно щурились, когда он улыбался; толстые щеки практически полностью закрывали глаза.
– А, привет, Майки.
Его улыбка угасла.
– Не Майки. Майкл. Ненавижу, когда меня называют Майки.
– Прошу прощения, Майкл, – с усмешкой сказала я, закатив глаза. Конечно, я знала его всю жизнь, но Майки (и называть его по-другому у меня язык не поворачивался) всегда был низеньким толстеньким мальчишкой из воскресной школы. Я не видела его с июня, когда церковная община вручила ему поздравительную открытку за отличное окончание средней школы. За эти несколько месяцев он стал настоящим великаном, а лишний вес сполз с него, как растопленное масло.
– А ты не слишком крут, чтобы тусоваться с малышами в церкви? Тебя же даже называют по-другому, и все такое.
– Ничего, как-нибудь потерплю, – отозвался он, подхватив горсть сырных подушечек и закидывая одну в рот. – К тому
