и икра белужья, и икра осетровая, и пирог с мраморной говядиной, и пирог с осетриной, и рыба фугу, и, конечно, фуа-гра, и фриттату с лобстером, и соусы всякие. А уж о десертах я и не говорю… – дрожащий перекошенный рот Савелия наполнился слюной, и он непроизвольно сглотнул. – И подруга у него… словно с обложки «Плейбоя», – Савелий опять сглотнул, затуманенным от воспоминаний взглядом глядя на веранду, откуда доносилось « Это время победителей». – Живут же люди! – вздохнул Савелий, совершенно забыв, что Кедров уже не живет. Теперь Савелию казалось, что Меркьюри поет не ему, но Кедрову. Вот кто настоящий чемпион. – А ведь он мой ровесник. И не просто ровесник, он мой школьный приятель.
– И что? Он тебя так и не узнал? – догадливая Ева закопала очередную лунку.
– Конечно, не узнал, – горько усмехнулся Савелий. – Нужно ему больно меня узнавать.
– Да… – задумался Савелий и покачал головой. «Мне нужно идти вперед, только вперед!», – накручивала веранда, словно книга для пропащих и отчаявшихся под названием «Как добиться успеха и заработать миллион». – Как странно судьба распорядилась. Кедров ушел так далеко, что дух захватывает. А я остался вот здесь… – Савелий обвел участок потухшим печальным взглядом, посмотрел на лопату, воткнутую в землю, и обреченно вздохнул.
– Да ты ему завидуешь что ли? – с прищуром и усмешкой кольнула Ева.
Савелий дернулся, как будто его ударили током, и весь вспыхнул.
– Зависть это грех, – буркнула мать в землю. Та одобрительно промолчала.
– Я?! Ему?! – растерялся Савелий, словно застигнутый женой врасплох за чем-то вроде мастурбации.
– Ты. Ему, – кивнула Ева, пронизывая Савелия испытующим острым взглядом.
– Зависть это грех, – проскрипела мать, глядя в лунку и подсыпая туда яичную скорлупу.
– И ты мама? – вскипел Савелий. – Ну, все. С меня хватит! Достало уже все это! – он пнул лопату, и она упала вдоль начатой грядки.
– А лопата-то здесь при чём? – спросила Ева.
– Притом! Я музыкант, а не… – он запнулся, ища слово поувесистей и задыхаясь, – Не батрак какой-нибудь.
– А я с твоей мамой выходит какие-нибудь? – усмехнулась Ева.
Савелий посмотрел на мать, потом на жену так, словно они были виноваты перед ним, но не хотят ни себе, ни тем более ему в этом признаваться. Он раздраженно махнул рукой.
– Да что с тобой говорить, – он направился в дом, топча рассаду, цветы и сердито бормоча себе под нос. И вот он поднялся на веранду и исчез за дверью.
– И без него обойдемся, – вздохнула Ева.
Анастасия Ростиславовна одобрительно кивнула.
– Пусть отдохнет. А то он весь издергался, – сказала мать Савелия, сочувственно поглядев на веранду.
Нахмурившись и покачав головой, Ева промолчала и принялась за работу, сосредоточенно и споро выкапывая и закапывая
