У нас, у крепких большевиков, в будущем дел много… Мы еще такого наворотим… Нет таких крепостей, которые бы устояли перед большевиками… Даже контре понятно, что олово лучше свое иметь, чем возить за валюту из угнетенной Малайзии…»
Подобными шепотками был полон трюм.
Одни впрямь считали, что пароход идет на Чукотку, может, в то же Коровино, другие догадывались, что их контрреволюционные руки срочно понадобились в бескрайней сибирской тайге.
«Зачем, например, в порт Игарку приходят иностранные корабли? – спрашивал известный (в прошлом) комбриг Колосов. И сам отвечал: – Да за богатым сибирским лесом! Это же большая честь – заработать валюту для страны! Тут все продать можно. Я – член партии с 1918 года. Раньше бил белополяков, теперь с той же силой буду бить по отставанию».
Бывшему комбригу возражал известный экономист.
«Да нет, мы Северный полюс плывем осваивать, – негромким шепотом утверждал он. – Там открыли новую землю. Невеселая снежная земля, но ведь своя, нашенская. Мы не привередничаем. Мы везде привыкли жить. Пока САСШ не перехватила нашу новую землю, будем заселять. Поставим бараки, натянем колючку, наладим быт. Вот вам, буржуи, выкуси! Под Полярной звездой социализм построим!
«Ага. Семь верст до небес и все лесом! – презрительно сплюнул как бы ненароком оказавшийся рядом Шнырь. – (Что-то зачастил он в нашу сторону, автоматически отметил Семен.) – Не бери, фраер, на мопса. Валюта, страна. Чего караулки выставил? Сука буду, харить всех скоро будут».
Семен привычно пустил Шныря мордой по рубчатому железному полу.
Но на этот раз Шнырь почему-то не завыл. Зато умный астроном Якобы Колечкин оглянулся, моргнул и, предчувствуя большие события, затерялся в толпе зеков. Совсем незаметно, как камень в воду. И ученый горец Джабраил вдруг затосковал, что-то ему такое привиделось. Лег на шконку и закрыл усталые глаза. Неясно, что видел перед собой, может, шестьдесят первое открытие.
Уходит, уходит время, подумал, задремывая, Семен. Уходит наше время, уходит. Вот и запах темного угара почти рассосался, несёт мочой, нечистым потом, нечистыми телами, но это так и должно быть.
Не ценили мы, нет, не ценили прежнее время.
Вот, например, хорошо было в двадцать втором.
Революция победила на всех фронтах, началась советизация учебных заведений.
Мы тогда здорово поработали, не жалели сил, пытаясь перебороть сон, вспоминал про себя Семен. Особенно повозиться пришлось в Электротехническом институте, там засели буржуйские сынки, дружно косили под нужных спецов. Вузовские погоны были для них как погоны для белой сволоты. Но сила народа известна, удовлетворенно думал Семен, вывели под корень всех этих профессоров, один Джабраил остался.
Ну, почему меня не убило на «Бородино»? Ну, почему все умерли, утонули, а меня судьба отдала японцам? Ну, почему меня не зарезали парижские
