слова, вообще многому научился. А Жанна продолжала думать, что русский матрос французского языка как не понимал, так и не понимает. Добрый от природы, Семен не показывал своих знаний, чтобы уберечь француженку от душевных травм. К тому же, с каждым днем Жанна нравилась ему все больше и больше.
Ну, а шепот картавый… Так мало ли…
Ну, шепчет о каком-то сумасшедшем доме… Дескать, никак невозможно в таком доме жить… А тетушка Розали приобрела большие стулья, мраморные столы и кухонную утварь за сорок пять франков, теперь подает в этом сумасшедшем доме наваристый суп, пикантные сыры, закуски и непременное «блюдо дня», ею же изобретенное. И никогда не подает гостям добавки. Будучи социалисткой, сразу начинает орать, что не потерпит, чтобы какой-нибудь наглец съедал в ее домашнем кафе больше, чем на пять франков. «Соваж, дикари!» – так ругается.
Неизвестная тетушка Розали казалась Семену дурой. И такими же дураками казались Семену постоянные гости сумасшедшего дома: некий Дэдо (грузин, может?), приятель Жанны, и еще один ее приятель, имя которого Семен не запомнил. Неясно, чем они там у Жанны занимались. Ну, выпивали, это понятно. А потом?
– Они сумасшедшие? – не выдержал однажды Семен.
– Они художники, – гордо ответила Жанна. Она сама теперь немного говорила по-русски. – Их ждет большая слава. Может, слава уже пришла к ним, а я все еще сижу в Японии.
И тревожно спрашивала:
– Ты знаешь, что такое слава?
– Конечно, – вспоминал Семен. – На крейсере «Нахимов» служил комендор Ляшко. Он мог за раз выпить литр белой и не закосеть.
– Это слава, – соглашалась, подумав, Жанна. – Но маленькая.
И поясняла:
– Большая слава – это когда тебя ругают в газетах.
– Знаю, – кивал Семен. – Когда кочегар Ищенко с «Авроры» снес топором голову своему дракону, боцману, его ругали во всех газетах. Но я тебе так скажу. Я сам, к примеру. Ну, такое дело. Поднимаю сто восемьдесят килограммов. Одним пальцем.
– Каким именно? – интересовалась Жанна.
Семен краснел:
– Средним.
– Это тоже слава, – ласково соглашалась Жанна.
Она была маленькая и сладкая. И груди приходились по ладони Семена.
– Но я говорю о художниках, – непременно уточняла она. – Художники рисуют картинки, которые потом не могут продать. Они так хорошо могут изобразить бифштекс, что потекут слюнки. Правда, сыт им не будешь. У Дэдо франки бывают так редко, что в Люксембургском саду он ищет общую скамейку, а не садится на платные стулья, как я люблю. Когда художники нюхают эфир, запах над мастерскими стоит такой, что любопытным соседям приходится объяснять, что так пахнет выдержанная абрикосовая настойка. В Париже всего за тридцать сантимов можно купить в аптеке бутыль эфира, – хвасталась
