взгляд по внешней кромке изображения Земли, одновременно тяжеловато повздыхивая. Наверху слева, к этому нежно-яркому ободу был прицеплен мешочек синего цвета с россыпью золотистых звёзд. Бывшая Гренландия.
«В Европу, так в Европу, – подумал путешественник, – эта Америка слишком скоро успела осточертеть».
Раздался зуд на «бугре любви» левой руки.
– Племяшка, – вслух подумал путешественник и чиркнул по бугру ноготком.
На ладони всплыл сын племяшки. Тот собирался, было, что-то спросить, но, по-видимому, мгновенно сообразил сам, и ближайшее воздушное окружение ладони воспроизвело его звук:
– Ничего не надо с твоим ладонеглядкой сотворять. Сам приспосабливается. Если у тебя последнее видоизменение, можно воздействовать на него звуком. Что скажешь, о чём хочешь сказать, то исполнит. Но не вздумай врать и задираться. Относись к нему, словно близкому родственнику или наилучшему другу.
Любомир Надеевич знал о применении голосового общения помимо известного собрания в известном присутственном заведении на улице Фёдора Конюхова. Оно обычно происходит с наиболее близкими друзьями и родными по духу людьми. Но Ятин таковых не имел, то ли к счастью, то ли к сожалению. Даже сыну племяшки ответил не звуком, а мысленной благодарностью. Тот мгновенно исчез, а ладонь слегка скукожилась.
– Молодец, мой братишка, – снова вслух думал кратковременный посетитель чужой страны, – давным-давно женился и внука имеет, смышлёныша. И поговорить есть, с кем. А я балакаю сам с собой. Близкий человек. Единственный и неповторимый. А эти негодяи из учреждения, выдающее государственное пособие, остроумцы, догадались, что подарить. Друга.
Снова зазудилось у основания ладони. Любомир дотронулся до него пальцем. Ладонь высветлилась, но никто не возник.
– Не надо ругаться, – послышалось оттуда, – если чего невтерпёж и доподлинно станет угодным, так и скажи. Без дураков. Прости. Не подумай, что я ругаюсь, я по-дружески выражаюсь.
Голос не столь грубый, но и не слишком ласковый, незаметно, чтоб учтивый, скорее, непокорный, нетребовательный, ничего не просящий и не укоризненный, но и нельзя сказать, будто спокойный, так как в нём явно прочитывалось лёгкое возбуждение, похожее на некоторый мягкий натиск. И нет в нём заметной зависимости. Ага. Именно такой и выдался голос из ладонеглядки: вольный и независимый. То ли женский, то ли детский.
– Чем тебя выключить? – спросил владелец прибора, вспомнив давешнее желание, произошедшее рано утром в удобной кроватке дома.
Свет на ладони погас.
«Ну вот, обиделся», – про себя вымолвил обладатель словесного существа, но вслух не обмолвился, посему «ладонеглядка» не отвечал и на мысленное суждение. Или тоже произвёл про себя собственное независимое воззрение по поводу владельца.
«И женщины тут не
