Ей нужно помочь.
Комендант склоняет голову набок. Его глаза опускаются на мелко дрожащую птичку в моих руках.
Надевает перчатки и вдруг протягивает:
– Давай я помогу?
Замираю.
Прижимаю птицу еще крепче, будто родного младенца. Чувствую, как она дышит…
А комендант все смотрит. Все еще скользит чистейшими ярко-синими глазами то по моим ладоням, то по лицу. Улыбается.
Сжимаю губы и аккуратно, стараясь ничего не задеть, протягиваю коменданту дрожащие ладони с птицей. Если он умеет вывихи вправлять, то, наверное, знает, как нужно обращаться с животными…
Комендант щурится. Усмехается. Берет птицу и рассматривает.
– У нее сломано крылышко, – бормочу я и затаив дыхание слежу за его руками.
– Вот это? – комендант берет птицу за крыло и подвешивает над землей.
Та визжит, дергается и беспомощно махает вторым крылом. Пытается взобраться на кожаную перчатку…
– Стойте! Что вы делаете?! Не надо, пожалуйста! Отпустите!
– Как хочешь, – равнодушно выдает комендант. И отпускает.
Птица падает прямо в мусор. Секунда – и ее припечатывает ботинок коменданта. С тихим хрустом птичьих костей размазывает по земле. Брезгливо отшатывается, поправляет мундир и лениво произносит:
– Еще раз ты отвлекайться на всякий ерунда – я делайт тоже самое с тобой. Работа – это работа, русь! И никакой глупый милосердный порыв не должно быть!
Я вжимаюсь в стену. В упор смотрю на месиво птичьих кишок и костей… но ничего не могу осознать… Ни во что не могу поверить…
– И убирайт с земля этот дерьмо, – он кивает на трупик. Задерживается почему-то взглядом. Вздыхает. – Этот птица все равно бы скоро умирайт. Я всегда считайт, что лучше всего быстрый смерть, чем долгий мучения.
И вот тут меня просто сотрясает.
Ведь черные бусинки все еще смотрят на меня.
Она хотела жить. Она не доверяла людям.
И правильно делала.
Сердце сжимается. Дыхание забивается.
Заглатываю слезы, сжимаю кулаки и кричу во всю глотку:
– Да чтоб вас так же растоптали, ублюдок фашистский! Чтоб вы…
Он мгновенно разворачивается и отвешивает мне пощечину.
Дергает за волосы. Притягивает к себе и шипит в лицо:
– Сказать хочешь? Говори! Давай, поговори со мной еще, попробуй!
Щека адски горит.
Я мотаю головой, стряхивая с лица слезы. Хватаю ртом воздух. Комендант не выпускает моих волос. Из-за этого даже не разогнуть шею.
– Русь! Я ждайт от тебя ответ!
Закрываю глаза.
Выдавливаю хрип:
– Пустите, товарищ комендант. Мне нужно работать.
Он в презрении сжимает губы. Отшвыривает меня к стене, поправляет воротник и, на ходу вставляя в зубы папиросу, резко разворачивается и удаляется.
А я смотрю
