планет долетать, а обратно приносят на своих крыльях нам добро и свет со звезд…
Я дотрагиваюсь до горячих перьев подушечкой пальца. Птица сопит и тяжело, с большим трудом дышит. От прикосновений немного дрожит. Да и от испуга, наверное, тоже…
Складываю платок вчетверо и подцепляю им птицу. Та начинает пищать, дергаться, встряхиваться и пытаться свалиться с рук.
А потом затихает… Лишь смотрит на нас блестящими бусинками и не шевелится… Дышит…
Аккуратно доносим его до избы. Машкиной, та ближе, да и ее мамка, теть Дуся, завсегда гостям рада.
Она охает, тут же птицу на газеты кладет, а нам пока квасу льет черпаком. Да, что мне в их избе запомнилось больше всего, так это две большие бочки в сенях. В первой вечно квас застаивается, марлей накрытый – только подходи, зачерпывай и пей (мамка как узнает – ворчать начинает, дескать, там градусы). А во второй бочке – мед. Их папка пчельник держит, меда полную кадку наберет и в сени ставит. А оттуда широкой такой ложкой по чашкам его теть Дуся разливает. Мед у них всегда вкуснейший, горьковатый немного, но такой душистый, разнотравный. Если днем к Машке зайду – ее мамка квасу мне наплещет, коли вечером – молоко или чай с медом. Папка все время смеется и их семейство пчелками зовет.
И уж всех на ноги подняли! И папка с браткой пришли, и мамка прибежала, и даже ветеринаршу нашу сельскую позвали! Все птицу окружили и давай советами засыпать, что и как делать следует…
Папка хмурится:
– Крыло поранено, обработать надо…
– Куда ты ее на голодный желудок лечить собрался, лекарь ты колхозный! Покорми для начала! Она, бедняжечка, сколько без еды маялася, ползала…
– Погоди, Ниля, не жужжи! Ты телочек лечишь, а птиц пробовала хоть раз? А? Нет! Так и не лезь, куда не просят. Обработать рану надо сначала…
– Только ты, Макар, руки сначала помой, – останавливает ветеринарша. – А то грязь в рану занесешь…
Помню, тогда мы целый божий день над птичкой тряслись. Но ничего, это того стоило. Скоро мы его в лес выпустили и… Он полетел! Сытый, вылеченный – полетел к себе домой!
Какой же счастливой я себя тогда ощущала! Наверное, именно тогда окончательно с будущей профессией и определилась…
Почему я это вдруг вспомнила?
Да потому, что среди немецких окурков и брошеных консервных банок я неожиданно нашла точно такой же серый комочек – дрожащий от холода и совсем горячий.
Сажусь на корточки.
Он бьется среди мусора, пытается выкарабкаться из обилия папирос… и у него тоже сломано крыло.
На секунду представляю, что сейчас так же сгребу его в платок и потащу к родителям Машки, которые обязательно нальют мне ядреного пенного квасу и позовут мамку с папкой…
Всего на секунду.
А потом тяжело вздыхаю, поддеваю птицу руками и начинаю поднимать. Та вцепляется в мою кожу крохотными коготочками и пытается клюнуть большой палец. Страх, его черные бусинки-глаза выражают неистовый страх. Да, он не доверяет
