в ночную тишину?
Округа возле серого двухэтажного дома безропотно уже сдалась в плен густым сумеркам, лес возвышался тёмной пугающей стеной, руины машинной станции словно превратились в какой-то скорбный призрак прошедшей войны, а заброшенные огородные участки и вовсе съела сизая пелена, появившаяся непонятно откуда ещё ранним вечером. Мрачную чёрную картину можно бы было назвать: «Исчезновение мира», если бы не несколько горящих окошек в доме, да развешенное во дворе постиранное Милой Добротовой бельё, не сопротивлялись этому «исчезновению».
Максим Зиновьев рассказал Светлане Александровне про сегодняшнюю встречу со своей бывшей девушкой и теперь жадно уплетал пельмени, с благодарностью поглядывая на мать.
– Как у тебя продвигаются поиски новой работы? – спросила она без всякой надежды на положительный результат.
– Никак, мам, – поморщив нос, подтвердил Максим её скептичность, – осень не располагает к безумным начинаниям.
– Это всё твои предрассудки, мой ненаглядный, – строго заметила мать. – Осенью дети идут в новый класс, природа начинает готовиться к зиме. Глупо тебе напоминать, что и птицы тоже совершают свой далёкий полёт осенью, затем, чтобы вернутся и вить гнёзда.
– Вот когда прилетят, вместе с ними и начну действовать, – шутливо пообещал сын с набитым ртом.
Светлана Александровна дотянулась рукой до его волос и, как будто нежным упрёком, потрепала их.
– Балбес ты у меня, балбес, – выдохнула она.
– Я эту свою кличку уже слышал сегодня от известной тебе молодой особы, – откликнулся Максим.
Она с прищуром посмотрела на сына и коротко спросила:
– Жалеешь?
Максим не спешил с ответом, доел последний пельмень, промокнул полотенцем губы, откинулся на спинку стула и заговорил с задумчивостью:
– Наверное, жалею. А вообще, …не знаю. Я тебе уже сказал, что она стала ещё прекраснее. Наверное, потому она и расцвела ещё краше, что перестала быть моей. Но разве не такими замечательными упущениями красится жизнь? Конечно, я жалею, но получаю от этого наслаждение. Ни о чём не жалеет тот, кто и жизнь не понимает. Журавлей в небо выпускают совсем не дураки, а романтики, чтобы лучше разглядеть эту птицу в полёте.
– Ой-ой, философ мой в рваных джинсах, – иронично подметила мать, – как бы тебе не пришлось вороной любоваться в отсутствии других птиц.
Макс посмотрел на неё с зародившейся занятной идеей в глазах и восторженно сказал:
– Мам, ты у меня гений! А представляешь, если ворону выкрасить в голубой или розовый цвет?! И отпустить. Нет, ты представь, – настаивал он, – сколько народу будет за ней гоняться.
– О, наконец-то мой сын познал, что главная премудрость современных девок, заключена в камуфляже, – высказалась Светлана Александровна и, вставая из-за стола, добавила: – Тарелку в раковину, и пошли в комнату, там сериал начинается.
Диалог
