Давненько Алябьев не ел таких деревенских завтраков: парное молоко, брынза и душистые пироги с капустой, с луком и яйцом. Ах, объеденье! Упёрло уже после третьего!
Собрались на охоту скоро. Божена облачилась в мужские брюки и сапоги, Алябьеву и Дюрану тоже дали во что переодеться, взяли два ружья и айда! В пути договорились: стрелять будет Алябьев, панна Божена на «достреле». Тибо, как шедшему на охоту впервые, была отведена роль наблюдателя и основного носильщика добычи. Силач не возражал.
Видимо, косули паслись где-то неподалёку от хутора. Так и есть. Охотники свернули в лес, прошли полчаса и вышли к большой светлой поляне. Здесь они затаились в кустах с подветренной стороны. Ждали недолго, тоже каких-нибудь тридцать минут. Косули вышли на поляну одна за другой: две, три, четыре – всего пять штук.
Сергей Сергеевич свалил самца одним выстрелом. Тот рухнул в траву и не брыкнулся. Остальные косули стремглав брызнули в кусты. Животное отнесли в сторону, Алябьев вспорол его и выкинул кишки – лисам ведь тоже кушать надо. Потом их чуть присыпали землёй, привязали козлика за ноги к жерди и понесли.
Алябьев рассказал дочке пана Ковальского:
– Последний раз я охотился в 19-м году. С той охотой тогда спонтанно вышло, поутру. Впервые охотился на зайца с «наганом». Патронов-то к моей винтовке совсем мало было, зато револьверных полные карманы. Зайчишку я тогда, правда, со второго выстрела взял…
Они вернулись как раз к обеду, но с ним решили чуть-чуть повременить, пока не обдерут зверя. Алябьев показал Дюрану, как при помощи ножа и кулака снимается шкура, и тот, достав из кармана куртки свой остро отточенный «складень», выдал мастер-класс, словно всю жизнь освежеванием туш занимался. Что-что, а этим колюще-режущим предметом и кистью руки Тибо, как никто другой владел. Работа у него вышла такой чистой, что просто загляденье. Мясо разрубили и отдали в распоряжение женщин: что-то оставить на еду, что-то присолить и убрать в глубокий холодный погреб.
В общем первые полдня прошли достаточно результативно. После обеда и короткого отдыха женщины занялись домашними делами. Поскольку мужского участия в них не требовалось, то Алябьев и Дюран, убивая скуку, сели играть в карты, что, собственно, опять же не работа, разве что для мозгов.
– Мсье, вы не говорили мадемуазель Божене, о чём я вас попросил? – спросил Тибо.
– Нет, – признался Алябьев. – Да и как ты себе это представляешь? Панна Ковальская! Спешу вам сообщить: мой друг в вас по уши влюбился. Правда, он немножечко преступник и руководитель банды в сорок две головы, да и сам от работы не увиливает – грабит в подворотнях состоятельных парижан. Но он настоятельно просил вам передать: если вы ему погрозите пальчиком, то он обязательно бросит своё ремесло и тот час станет честным гражданином и добропорядочным семьянином. И тут, услышав мои слова, панна Ковальская несказанно обрадуется и тоже всем сердцем тебя полюбит. Так что ли, Тибо?
Француз почесал в затылке:
– Н-да… После «грабит», вряд ли… Хотя её папа тоже не в Сейме заседает, – и добавил: –
