не мог подавить своей обычной, неизвестно где таившейся, но теперь внезапно раздвинувшей ему губы спокойно-веселой улыбки. И, выйдя из штаба дружины, он пошел действительно следом за тушей Генкеля, решив, что если тот без него побывает у Баснина, то может наговорить на него такого, что способен наговорить только бывший жандарм.
Но надо было идти вместе с ним довольно далеко: и по длинному двору казарм до ворот, и потом пустым полем до остановки трамвая. И вот при этом случилось то, чего никак не ожидал Ливенцев: они, не говорившие друг с другом месяц, разговорились. Это было удивительно, но это было так, и всякий, кто их встретил бы, мог подумать, что вот идут два офицера одной, судя по погонам, части и мирно беседуют. Эта беседа была начата все-таки Генкелем, который подавленно как-то вдруг сказал:
– При писарях… при нижних чинах… разыграли вы такую историю, что… я даже не знаю, чем это для вас может окончиться. Вот командир бригады пусть решит…
– При писарях… при нижних чинах… – в тон ему отозвался Ливенцев, – вы де-мон-стра-тивно лезете на явный скандал! Протягиваете мне руку, да еще говорите: «Здравствуйте!»
– Я забыл… Разве я не мог забыть? – как бы даже оправдывался Генкель.
– Забывать у нас позволяется только командиру дружины, а не вам. И хотя вы являетесь его заместителем, как это я читал в приказе, но только на время его болезни или отъезда, это – раз… и притом, совсем не в том заместителем, чтобы забывать.
– Хорошо, я передам ваши слова командиру дружины, – пообещал Генкель.
– Это будет напрасный труд! Я могу и сам ему сказать это, тем более что новостью для него это не будет. Наконец, вы могли забыть, и не подражая Полетике, – допустим и это, – но не тянуть мне руку, не говорить: «Здравствуйте же!» Это «же» совершенно было излишне.
– Однако, когда штаб-офицер протягивает вам, прапорщику, руку…
– Ого! – перебил его Ливенцев. – «То какая это честь для прапорщика!» – вы хотели сказать? Нет, чести тут ни малейшей… Притом вы очень преувеличенного мнения о своем чине: вы просто капитан, и напрасно носите после мобилизации свои отставные погоны.
– Вот командир бригады скажет вам, в каком я чине!
– И отлично! Так что наконец-то и я узнаю это! Что ж, всякое знание полезно, я всегда был такого мнения.
Так они разговаривали идя, причем Ливенцев шел не рядом с Генкелем, а старался держаться на полшага сзади: слишком противно было бы идти с ним рядом.
Он представлял стеклянные моськины глаза на обрюзгшем кувшинном рыле генерала Баснина, и в ушах его уже начал дребезжать хрипучий голос, тот голос, которым когда-то разносил этот «синопец» безмолвного перед ним Полетику.
«Ну, я таким безмолвным не буду!» – решил про себя Ливенцев и в то же время думал, как именно будет он говорить, если тот сразу же начнет на него орать хрипуче. Ведь Генкель в его глазах является «расторопным штаб-офицером», то есть вполне достойным заступничества и поощрения, и, может быть, генерал-майор Рейс, начальник штаба Баснина, является как раз «рукою» Генкеля?..
Однажды
