сворачивать свою постель Некипелов, действуя довольно проворно длинными руками.
Он весь был длинный, но в то же время с каким-то неестественным, может быть даже переломленным носом, под которым торчали небольшие белесые усы.
– Вы за боевые заслуги получили подпрапорщика? – спросил его Ливенцев.
– А как же? Разумеется, я в юнкерском не учился, – хрипло ответил подпрапорщик и, неся перед собой свой тюфяк из ряднины и замасленную подушку, ушел, не пожелав даже новому ротному командиру, своему теперь начальнику, покойной ночи.
Впрочем, напрасно было и желать этого: покойной первая ночь в таком логовище быть все равно не могла.
Ливенцев не препятствовал его уходу, потому что ему было жаль Обидина, состояние которого он понимал как нельзя лучше.
Огарок свечи в бутылке освещал бледное, с расширенными тоской зрачками лицо командира четырнадцатой роты, севшего на голый топчан в офицерском блиндаже тринадцатой и бросившего бессильно руки на колени.
– Боже мой, боже мой, что же это за кошмар такой! – заговорил он вполголоса, даже не глядя на Ливенцева, а будто наедине с собой. – Значит, только затем и работал человеческий мозг десятки, а может быть, и сотни тысяч лет, создавал цивилизацию, культуру, изобрел железные дороги, автомобили, аэропланы, телеграф, телефон, радио, небоскребы строил, Панамский и Суэцкий каналы копал, и прочее, и прочее, не говоря о миллионах книг в библиотеках, о миллионах картин в музеях и галереях, и прочее, и прочее, и все это только затем, чтобы загнать человечество в такие вот волчьи логова и в лисьи норы и систематически расстреливать десятки миллионов людей в течение нескольких лет, а сотни миллионов заставлять мучиться и подыхать от голода и тифа… значит, только затем, а?
– Это – один из проклятых вопросов… простите, не знаю вашего имени-отчества…
– Павел Васильевич… а ваше?
– Я – Николай Иванович… Так вот, – проклятый вопрос… А эти проклятые вопросы потому-то и проклятые, что пока неразрешимы. Блаженны верящие, что долголетие вятичей – от соснового цвета и от соснового сока. А если бы не было у них под руками сосны, – во что бы могли они верить?
– Что же делать? Что же, скажите, Николай Иванович, делать? – трагически проговорил Обидин.
– Сейчас? Спать! – спокойно ответил Ливенцев. – О проклятых же вопросах думать завтра.
Глава четвертая
Совещание в ставке
Ответить на весеннее наступление немцев, – о чем, как о вполне решенном и вполне подготовленном, они кричали во всех своих газетах, – наступлением русских войск было, конечно, разумной мерой. Эта мысль принадлежала начальнику штаба верховного главнокомандующего Алексееву, олицетворявшему собою мозг русских сил, раскинувшихся от моря до моря. И для того, чтобы остановиться на этой мысли, подсчитать свои силы и согласиться с ней, были собраны главнокомандующие всех трех фронтов на совещание в ставке 1 апреля под председательством царя.
Председательство
