руками, бил их, щипал, срываясь с угроз на мольбу, но всё без толку. Ноги не были больше ногами, превратившись в брёвна. Потом он перестал себя терзать. На смену отчаянию пришла тоска и равнодушие. В то время Илья не хотел видеть никого, даже приятелей, оставаясь безучастным ко всему. Он стал плохо есть, а то и вовсе отказывался от пищи. Крепкое ещё недавно тело хирело, ввалились щёки на лице, вокруг глаз пролегли круги. Илья лежал навзничь в избе и невидящими глазами глядел даже и не в окно, а в потолок, но и его не видел.
И вот как-то среди ночи Илья проснулся. Луна норовила заглянуть в окно, любопытствуя, отчего это так тихо в избе – даже Домового, старательного труженика, не было слышно. Мать с отцом спали в другой половине горницы, и их тоже было не слыхать. Илья повернул голову и замер: посреди комнаты стоял человек.
– Ты кто? – сумел выдавить из себя Илья. Человек не ответил. Всё, что о нём можно было сказать, так это то, что ростом он не вышел. Илья судорожно соображал, что можно сделать, кроме крика, и тут человек сделал шаг и ступил в лунный луч. И сразу Илья узнал в нём ненавистного лучника, что убил старого викинга и увёл его Оляну.
– Ты!.. – в жгучем желании разорвать вражину прохрипел Илья, пытаясь подняться на дрожащих от ярости руках. Лицо степняка скривилось в чудовищной улыбке, он вытащил откуда-то из-за спины свой лук, положил на тетиву стрелу и прицелился в Илью. Несколько гортанных слов вырвались из его кривого рта, превратившись в скрипучий, корябающий душу смех. Илья зачарованно смотрел на кончик стрелы, на котором мёртво светилась капля луны, и ждал спуска.
Давно уже он подумывал о том, что жить более не имело смысла. Он угрюмо прикидывал, что бы вышло, если б не упал он с крыши и не повредил хребта, но всё равно потерял бы Оляну, и пришёл к выводу, что и тогда жизнь оказалась бы пуста, как покинутое по осени птицами гнездо. Но только сейчас, увидев на кончике вражьей стрелы смерть, что обещала ему облегчение, Илья запротестовал. Он вдруг ясно ощутил, что хочет жить, что ещё рано умирать, ибо осталось здесь нечто, им ещё не исполненное, но обязательное к тому. А лучник всё медлил, и слышно было только его хриплое дыхание да поскрипывание туго изогнутого лука. И тут Илья понял, что умереть сейчас ему не суждено. И словно в подтверждение его догадки ненавистный супостат заговорил, чего обычно вручающий смерть не делает:
– Что, древлянин? Боишься? Подыхаешь? А ведь я и тебя сожру! Девку твою сожрал, и до тебя черёд дойдёт!
– Врёшь! – горячо выдохнул Илья. – Не сможешь ты, поганая рожа, меня взять! Не выросли у тебя для меня зубы! Врёшь!!!
Сверкнули в ответ глаза у степняка, и снова он засмеялся:
– Не хорохорься, калека! Твоё время ещё не настало! Жди!
Сказал так и исчез в темноте. А Илья всё видел нацеленное на него жало стрелы, на котором светилась слюна Мораны-смерти.
И никто не проснулся в доме, даже Домовой не почуял чужого. Илья рухнул на лавку, и долго ещё дрожали у него руки, которым
