никуда идти? Свои же расстреляют! – вдруг ляпнул я.
А хрен меня знает, чего я вдруг решил высказаться, никто же не спрашивал. Слышал там, дома, что тех, кто из окружения или плена выходил, сразу на расстрел.
– Ты чего тут говоришь-то, гаденыш? – зло посмотрел на меня старшина. – Ты вообще откуда? В нашем батальоне таких не было. Может, ты шпион?
– Я, – и чего мне сказать им, не поверят же, – я не знаю, – ляпнул первое, что пришло в голову.
– Память отшибло, что ли? Ну, немца увидишь, вспомнишь!
Да хрен я куда пойду, лучше немцам сдамся, не станут те меня расстреливать, я ж не шпион, не этот, как его, не коммунист. Точно, надо от этих колхозничков сбежать и найти немцев. Может, в Берлин вывезут, так и переживу эту чертову войну, главное, к сорок пятому куда-нибудь свалить. А может, немцам помочь? А что, рассказать, как все будет, может, еще и денег дадут, в Европе останусь, все будет отлично. Главное, чтобы сразу не убили и поверили, а там…
День тем временем подходил к концу. Вещи и правда высохли, только у меня все одно в носу запах стоял, но озвучивать я это не стал. Оделся. Если бы не подсмотрел чуть раньше, как другие одеваются, наверное, и не справился бы с формой, но получилось. На ногах были какие-то башмаки… Черт, они мне размера на три велики, да еще и тряпки эти…
– Обмотки как следует мотай, не то ноги собьешь, – последовало напутствие старшины.
Крутил их, крутил, никак не получалось сделать так, чтобы плотно были.
– Смотри! – Один из солдат сел на землю, сняв ботинок, размотал и вновь начал мотать обмотки. – Видишь? Делай сам теперь. Чудной ты какой-то, неужели такого не знаешь? Этому в армии с первых дней учат.
Надо мной посмеивались, а я злился. Что, нельзя было носки надеть? Какая же Рашка отсталая, даже носков нет. Зато парады у них! Ну почему у меня предки не уехали куда-нибудь в девяностых годах? Тупые! Нормальные люди поднялись, бабла сколотили и свалили на хрен из этой жопы, а мне не повезло, тут родился и живу…
Стало совсем темно, когда наш отряд, двенадцать нас было, пошел куда-то по лесной тропе. Знакомиться никто не предлагал, да и я не горел желанием, зачем мне это? Куда я иду? Они ведь если немцев встретят, будут стрелять, убивать, немцы тоже стоять не станут, а мне что делать? Они же дикари, я-то из двадцать первого века, какая мне война? Да и не умею я ничего.
К утру вышли на какое-то поле, оно было черным. Как кто-то из этих колхозников заметил: хлеб сожгли. Поле было длинным, устал совсем, пока топали вдоль него. Где-то вдалеке, на краю этого самого поля, что-то горело. Точнее, шел дым, огня было уже не видать.
– Хутор сожгли, суки! – выматерился кто-то из солдат.
О, услышал тут вовремя: не солдат, а красноармейцев! Держу язык за зубами, а то еще ляпну чего-нибудь из будущего, не расхлебать будет. Они тут все идейные, половина из нас комсомольцы, это такие младшие коммунисты, на испытательном сроке, как я помню из будущего.
– Надо проверить, может, чего поесть найдем? – предложил еще один красноармеец.
По
