а могут и штыком. Сволочи, даже похоронить людей не дают.
В голове не укладывается. Мы же пленные, немцы могли бы использовать наш труд себе на благо. Зачем стрелять? Пленные – это же бесплатная рабочая сила. Нет, не могу понять…
К вечеру мы оказались на каком-то огромном поле. Тут тоже танки виднелись, стояли застывшими, обугленными изваяниями, некоторые из них еще чадили. Тут недавно был бой, кто-то из красноармейцев заметил и показал на какие-то тряпки возле танков. Я тоже пригляделся, и меня в который уже раз вырвало. Трупы, сожжённые трупы танкистов, вот что за тряпки лежали возле сгоревших машин. Они мало были похожи на людей, куча тряпья, вот все. Танки тоже не были похожи на привычные мне, ну, те, что видел в интернете. Какие-то маленькие, все в хлам разбитые, такое ощущение, что их изнутри разорвало. А может, так и было?
Немного в стороне от дороги начиналась огороженная территория. Были вкопаны столбы из свежесрубленных деревьев, а по ним натянута колючая проволока. Территория была прямоугольная, по углам располагались вышки из свежесрубленных и ошкуренных деревьев. На вышках, как в кино, немецкие солдаты, что удивило, с винтовками, а не с пулеметами.
При прохождении ворот в лагерь, а это был именно лагерь, или сборный пункт, как его немцы называли, стояли солдаты с собаками. Животные были очень злыми и страшными на вид, рвались так, что казалось, солдаты с трудом их удерживают. Их что, специально на пленных натаскивали, если они так рвутся с поводка? Или не кормили давно? Надеюсь, что солдаты хорошо их держат.
– Ну, все, пришли наконец, – выдохнул кто-то.
Я осмотрелся. Народу – тьма-тьмущая. Чуток побаливала нога, и, отойдя в сторонку, сев на траву, я снял сапог, который представлял собой нечто бесформенное. Размотав сбившуюся портянку, увидел красную от крови и очень грязную ногу. Голенище на сапоге порвано, а сверху на ступне серьезное рассечение, кровь, кажется, так и идет.
– Осколочное. А промыть-то и нечем, – резюмировал один из тех мужиков, что поднимал меня тогда на дороге, Василием его зовут, кажется.
Кое-как обтер ступню портянкой и, на удивление, легко перемотал последнюю заново. Сунув ногу в сапог, занялся и второй ногой.
– Где мы? – решил подать голос я.
– Да хрен его знает. Вели куда-то на запад, судя по солнцу. От Могилева, думаю, верст тридцать отошли. Интересно, нас так и будут тут держать или дальше погонят? Дали бы хоть передохнуть, сил нет совсем.
– Да кто их знает, этих немаков. Народу-то смотрите сколько, куда им еще? – буркнул еще кто-то из пленных.
А и правда, куда? Нас тут раз в десять больше, чем немцев. Странно, но никто не пытается сбежать, а в будущем любили повторять, что, дескать, бежали при любом удобном случае. Что-то не заметно это. Не хотят или боятся? Скорее всего, именно боятся. Я и сам боюсь. Куда бежать, если кругом немцы, да и как? На тебя и собак спустят, и из винтовки пальнут. Не, бежать не вариант,
