преследовала молодого человека и теперь подтверждалось то, что подозревали все: отвратительный Жули Рамис, бывший семинарист и бандит, слуга каноника Амороса, чиновник инквизиции, наведывается по ночам в ее комнату.
Рафел Кортес по прозвищу Шрам вслушивался и всматривался в рассветную мглу, но не различил ничего, кроме звука шагов. Ни криков, ни угроз, ни шума. Он не отходил от окна, поскольку подозревал, что скоро увидит своего брата, преследующего беглецов или, по крайней мере, поносящего дочь, которая выставила его на всеобщий позор. Однако улица оставалась пустынной, хотя день уже почти вступил в свои права, пусть и не очень яркий, по причине облачности. Из каминных труб не вились дымки… «Не разводят огня, – подумал Рафел, – сегодня суббота». И с усмешкой стал думать о своей родне, которая договорилась между собой, что по-прежнему будет соблюдать шабат[28] – не работать, огня не зажигать, – но по очереди. Некоторые семьи освобождались от исполнения этой заповеди[29], чтобы таким образом отвести подозрения от остальных. Кортес уже собрался отойти от окна, чтобы собрать инструменты и отнести в мастерскую, когда заметил, что на улице Сежель появился юноша, несущий на руках женщину. Он двигался с трудом и всматривался в закрытые двери, словно искал какой-то знак. Затем прошел мимо дома Шрама – задрав голову, в надежде увидеть хоть кого-нибудь. Через несколько метров юноша остановился у дома Айны, толкнул дверь и вошел внутрь. «Быть может, это и есть тот неизвестный в плаще, что выбежал оттуда до этого? Или сей молодой человек – добрый самаритянин, обнаруживший, что девушка нуждается в помощи, и принесший ее туда, где ей смогут помочь? С места не сойду, пока не увижу, чем все закончится», – решил ювелир, взбудораженный такими событиями.
Ему не пришлось долго ждать, потому что вскоре юноша выскочил из дома Дурьей Башки, остановился посреди улицы и стал звать на помощь, переполошив весь квартал.
Вместе с престарелой служанкой Полонией Миро, испуганной криками чужеземца и поднявшейся наверх в поисках хозяина, Шрам еще какое-то время наблюдал за происходящим. Потом, увидев, что молодой человек удаляется прочь, не дожидаясь прихода патруля, решил, что лучше он не будет выходить из дому в поисках новых известий, а пойдет на крышу, – интуиция подсказывала ему, что оттуда он увидит больше, чем рыская внизу. Кроме того, с крыши можно услышать, что думают соседи о событиях этого утра. Из своего укрытия ему хорошо было видно родню, которая, как Рафел и предполагал, по своему субботнему обыкновению молилась: «Ты, Господи, дал мне убежище, чтобы не унизиться мне во век. По великой справедливости Твоей, избави меня, преклони ухо Твое и спаси меня! Будь для меня оружием обоюдоострым, крепостью сильной, дабы уберечь! Избави меня, Господи, от рук нечестивых и угнетателей, от когтей злых сердцем, которые не любят Тебя! Ты – моя надежда, Господи, упование мое с младых лет. По милости Твоей я жив, ибо Ты извлек меня из чрева матери моей…»
Молитвенные
Иудеи блюдут субботу как день покоя, в который нельзя работать (Исх. 34: 2), зажигать в домах огонь (Исх. 35: 3), печь и варить (Исх. 16: 23) и т. д.
Заповедь субботнего дня была дана Моисею на горе Сион (Исх. 20: 8–11).
