по столу): Ты, что ли, здесь командуешь?
Папа: Папа, извини. Я не прав. Больше не буду.
Дед: Ладно, сынок, он же мой младший внук… Раз в году можно…
Потирая пухлые ладошки, я радовался вседозволенности и своим маленьким мозгом понимал, что дед – это сила, раз его слушается даже папа…
Единственное, что мне не нравилось у деда Давида и бабушки Клары – уличный деревянный туалет. Кроме того, что там были мухи, это все было страшно неудобно – придерживать одной рукой шорты, другой держаться за ручку двери и бояться еще в это время провалиться в ужасную дырку, которая была широковата для моих возможностей. Поэтому я снимал шорты и трусы. Так было проще сосредотачиваться. И поэтому же однажды, не знаю как, но я умудрился уронить их в тартарары. Выйти из туалета голым по пояс снизу я не мог, сидеть внутри долго было невыносимо, и я стал кричать. Кричал я разные слова, вроде «папа» и «помогите». Папа примчался и по привычке вырвал дверной крючок, распахнув настежь дверь. Видимо, он подумал, что в тартарары провалились не шорты, а я. В советское время шортами не разбрасывались, чтоб вы знали, поэтому папа проявил чудеса рыбацкой смекалки. Родители и дед с бабой не упоминали об этой истории, чтобы меня не травмировать, но пострадавшие шорты с тех пор стали называться «те, которые». Звучало довольно тактично, хоть и напоминало мне о конфузе. И только беспощадный старший брат, стоило ему завидеть меня в «тех, которые», тут же сообщал: «О, братан в говняных шортах!»
Видите, у меня не складывалось как-то с туалетами. Но, слава богу, это не то помещение, где мы проводим большую часть своей жизни. Мое лето проходило в тенистых дворах крыжопольских родственников, которые кормили меня пирожками, бульоном из курочки, булкой с маслом и клубничным вареньем и знакомили со своими дочками, примерно одного со мной возраста. Удивительно, что в шесть лет на меня смотрели как на возможного жениха для Раечки или Викочки. Раечка и Викочка обычно были такими же упитанными, как я, поэтому мне решительно не нравились. При этом я от недостатков своей фигуры не страдал и с удовольствием уплетал разные пироги и какие-то еще вкусные украинские штуки, от которых я и сам прибавлял, как на дрожжах. После бабушкиных пирожков с яблоками и черешней на втором месте стояли вареники с вишней, которые готовила папина сестра тетя Мара. Я страшно любил наблюдать процесс их приготовления. Тетя Мара была просто необъятной, и ей было трудно ходить. Поэтому дядя Миля ставил ей стол и стул прямо под вишню, растущую во дворе. Тетя Мара раскатывала тесто, а потом срывала с дерева темно-красные ягоды, ополаскивала, вынимала косточки и, обмакнув в сахар, невероятно ловко упаковывала их в конвертики из теста. Этих конвертиков я мог съесть чертовски много. Когда по осени нас взвешивали после лета в детском саду на медосмотре, врач неизменно говорила «Ого!» при моем входе на весы и ставила в пример худым детям. Странный все-таки был подход у советских докторов. Но это я понял потом. А тогда даже гордился тем, что умею набирать вес лучше всех.
Но
