прослушивать эфир, хотя бы в самой ближней зоне. Правда, на взморье, где-нибудь в районе Раушена, можно было поймать и английское вещание. Вероятно, в ближайшее время объявят о мобилизации личного автотранспорта. Но это уже никак не могло волновать Луня…
Голос диктора сообщал:
«Вчера состоялась официальная церемония ввода в Литву советских войск, которая носила чисто символический характер, поскольку советские войска уже находятся в Вильно, ставшим Вильнюсом с 20 сентября нынешнего года…
Герой рейха капитан-лейтенант Гюнтер Прин, потопивший английский линкор «Ройял Оук», прибыл в Берлин для…».
Лунь не дослушал про героя рейха – прибыл мемельский автобус. И первой из него вышла Вейга. Перетянутая широким поясом в талии она походила издали на букву «Х». На голове у нее была темно-синяя шляпка в виде бабочки со сложенными крыльями. «Как же трудно быть женщиной! – подумал Лунь. – К каким ухищрениям надо прибегать, чтобы привлечь внимание нашего брата!» Впрочем, Вейга могла задержать на себе мужской взгляд даже в сером халате.
– Ваш наряд, как всегда, выше всяких восхищений! – улыбнулся ей Лунь.
– Спасибо! Главное, что это не купленное, а самой придуманное и самой сделанное.
– Слов нет!
– Ну, я же вам рассказывала – у нас швейная фирма. Я не только веду бухгалтерию, но и сама еще что-то рисую, творю… Куда мы поедем?
– Начнем аd ovo, как говорили римляне, от яйца.
– А что, Кёнигсберг построили римляне?
– Нет, основал город чешский король. Отсюда и название – Королевская гора, Кёнигсберг.
– По-польски Крулевец. По-литовски – Каралявичюс, – продолжила экскурс Вейга. – Так что же будет яйцом?
– Ну, разумеется, Домский собор.
Конечно же, знакомиться со столицей Пруссии надо было от подножия этого величественного храма. Они поспели к началу мессы. Молились за победу германского оружия над врагами. Вейга хотела уйти, но тут заиграл орган.
Первый мощный аккорд сотряс своды зала и заставил умолкнуть вся и все. Это был властный призыв к отрешению от всего земного и бренного. Через короткое затишье на прихожан обрушился мощный поток ликующе-гневных, смиренно-восторженных пассажей. Право, такую музыку нужно было слушать стоя, благоговейно склонив голову.
Чистые нежные звуки вплетались в грозный и торжественный рык басов. Жалобные наигрыши пастушек исчезали под выкликами архангельских труб, созывающих на Страшный суд.
Орган неистовствовал, извергая все мыслимые и немыслимые гаммы звуков – от свирельных переливов до хриплого рева тубы мирум.
Сквозь клики боевых труб робко пробивались нежные пасторали. На жалобный хор покаянных голосов обрушивались раскаты праведного гнева… Лунь застыл у пилона. Это была прелюдия к его возвращению в Москву. Ему показалось, что его сейчас отпевают заживо, ибо там, где он скоро окажется, ничего подобного он не услышит… Там будет другая музыка.
