Наташа кружится в вальсе, Люба еще больше убеждалась в своей бесталанности и чувствовала себя ни больше, ни меньше «коровой на льду». Но ее совершенно не мучили муки ревности оттого, что сестра – особенная. Она, чуждая романтическим порывам, искренне восхищалась старшей сестрой, но в силу своей скромности даже помыслить не могла следовать ее примеру. Наташа для нее была как кумир, которым можно только восхищаться, но ни в коем случае не ставить себя рядом. Лицом Люба выдалась в Настю, только вот ростом не удалась. Слегка полноватая, этакая аппетитная пышечка, словно сошедшая с полотен Рубенса. Она стыдилась своей полноты, и это было еще одной причиной искреннего преклонения перед Наташиными достоинствами. Но полнота совсем не портила Любу, а, напротив, придавала некоторой пикантности. С небесно голубыми глазами, с тяжелой, соломенной косой, Люба была тоже неотразимо хороша, но только совсем другой красотой – по-домашнему теплой и уютной. И характер был под стать ее облику: кроткая, покладистая, послушная во всем. В то время как Наташа витала в романтических грезах, Люба стала незаменимой помощницей по дому для Насти. Ее не тяготила никакая домашняя работа. И увлечения в отличие от Наташи у нее были совсем другие – весьма приземленные. Люба, очень привязанная к отцу, все свое свободное время проводила с ним: помогала шить, заодно обучаясь его мастерству. Ей очень нравился этот спокойный кропотливый труд. С детства обшивавшая кукол, она и подростком уже пыталась сама, конечно, не без наставлений Григория, сшить себе то юбку, то сарафан.
– Правильно, дочка, учись, – хвалила ее Настя. – Это всегда в жизни пригодится. Отца не будет, будешь себя и деток обшивать.
А уж как Григорий был рад, что будет, кому оставить свою науку! У Наташи только танцы и песни на уме, ее и за машинку не усадишь. Вовке, тому бы только озорничать, да футбол с пацанами гонять, да и мал он еще и неусидчив для обучения. Только одной Любе и по душе его ремесло.
И если Люба, тихая и скромная, была далека от сердечных печалей, а ходила с Надей-Наташей в парк и на танцы больше «за компанию», то саму Наташу мысли о парнях, казалось, вообще мало беспокоили, хотя ей уже самое время было задумываться о кавалерах. Но ее воображение волновало совершенно другое. Она грезила театром и кино, мечтала стать артисткой. Этому невольно в какой-то степени способствовал Григорий. Однажды, когда Наташа вслух учила стихотворение Маяковского, заданное по литературе, Григорий, сквозь стрекот машинки, словно невзначай спросил:
– Маяковский, что ли?
– Да, а ты что, знаешь его?
– А чего же не знаю, знаю, конечно. И мать вон его знает.
– Откуда? – удивилась Наташа.
Ей казалось, что родители, вечно занятые работой и домашними заботами совершенно далеки от литературы, музыки и вообще от культурной жизни. А про Маяковского так и вообще ничего не слышали.
– Слушали его несколько раз в Ялте. Он тогда модным поэтом был. – Кивнула Настя. – Каждое лето на море
