совсем рядом. Франческа остановилась, как вкопанная, и обернулась. От огромной сосны отделилась крепкая худощавая фигура, завёрнутая в длинный плащ, и стала медленно приближаться к девушке. Человек был высокого роста, в сапогах с коваными носками, бликовавшими в лунном свете, и в большой треугольной шляпе, какие носили ещё несколько лет назад, а теперь сменили на круглые. Однако всё это не произвело на Франческу такого впечатления, как язык, на котором изъяснялся незнакомец. Он говорил на чистейшем римском наречии, родном языке Франчески, к которому она привыкла с рождения.
«Откуда он взялся? Кто он?», лишь эти две мысли успели промелькнуть у неё в голове, потому что незнакомец, будто прочтя их, вновь заговорил. Его слова звучали для Франчески что свежий мёд, так сладостен был её слуху родной язык!
– Бедная Франческа! Как же обижена ты судьбою и Богом, как несправедливы они к тебе! Ты никогда не задумывалась, отчего всё так нескладно в твоей жизни? Отчего семья исчезала на глазах, отчего французские подонки чуть не надругались над тобою, отчего любимый предал и отчего ставшая почти матерью ведьма любит тебя не так, как тебе хотелось бы?
– Откуда вам всё обо мне известно?! – в душе Франчески боролись два противоположных чувства, ужас и любопытство. Лица человека не было видно, и, хотя луна ясно освещала и дерево, от которого он отделился, словно тень, и просеку, на которой началась их встреча, но старомодная треугольная шляпа тщательно скрывала его даже от лунного света, грозно растопырившись своими углами в разные стороны. Под складками плаща угадывался кафтан и жилет с чуть удлинёнными краями, такие носили при покойном Людовике XVI. Словом, было ясно, что незнакомец уже немолод и принадлежит к поколению почти ушедшего века.
– Про тебя я знаю всё, потому и пришёл. Не бойся, я не враг тебе, я друг. Мне ведомы твои горечь и страдания. Я сам испытал многое в жизни, и теперь, познав все основы бытия, постигнув тайну смерти и досконально изучив природу боли, могу помочь тебе, бедная моя Франческа.
– Как вы можете мне помочь, синьор? То, что вы римлянин, а я не сомневаюсь в этом ни на минуту, не даёт вам права называться моим другом.
– Твоё недоверие объяснимо. И всё же, – Франческа почувствовала, что незнакомец улыбается, но улыбается гордо и даже чуточку надменно, будто уверен в своём непреложном успехе, – всё же я позволю себе предложить тебе свою помощь.
Он развернулся, сделал несколько шагов вперед и встал так, что луна освещала теперь его фигуру со всех сторон равномерно, но опять кроме лица. В её холодном свете блестели кованые носки сапог, пряжки на их застёжках у колен, пуговицы на жилете, теперь больше смахивавшим на камзол, и перстни на пальцах, с непонятными камнями.
– Ты унижена, ты опечалена, ты глубоко обижена, даже оскорблена, – вновь зазвенел его голос, – вся твоя жизнь соткана из унижений и обид. Как долго ты сможешь всё это терпеть? Полагаю, хватит. Гертруда, эта бабка, у которой ты жила последний год, она и не человек вовсе, а нечистая
