азарт и удаль требовали найти врага по силам, и тогда Наврунг помчался вперед.
Он просто мчался, куда несли его ноги, и дыхание не сбивалось, а поддерживало его в этом желании, – настичь врага и покончить с ним. Пробежав с две лиги, он со всей силы налетел на что-то твердое и угловатое, его отшвырнуло в сторону и оглушило. В тумане не было видно ничего, но все его нутро содрогнулось – не от удара, а от ощущения близкой опасности, большей, чем была прежде. В ту же секунду нечто навалилось на него всей своей тяжестью и придавило к земле, заставляя трещать ребра и прерывая дыхание. Сопротивляясь этой нарастающей тяжести, Наврунг напряг все свои силы. Казалось, что мышцы вот-вот начнут лопаться от натуги. От недостатка воздуха голова стала неимоверно кружиться, а сердце биться как сумасшедшее, но эффекта это не возымело никакого. Тяжесть так сильно придавила к земле, что выбраться из-под нее не было никакой возможности. Поняв это, Наврунг расслабился и немного перехватил воздух. Что это за тяжесть, что это за скала? Нет, это не камень. Животное? Его можно ранить? Не похоже. Дыхание заканчивалось и вместе с ним надежда на освобождение. Тяжесть стала проникать в грудь, живот и разливаться тоской по нервам. Как будто потоки холодной зимней реки со стальным цветом волн стали прорезать устои его души, заражая безразличием и тоской все, к чему прикасались. «Вселенская тоска и безбрежное безразличие» – этот холод заполнил его душу, как вода наполняет тонущий корабль, – и тогда уже нет никакой возможности спасти его.
ВЫХОД. ОНА
Гьянг смотрел на атланта и понимал, что тот умирает. Куда делась отвага воина, куда подевались удаль и пренебрежение к собственной жизни? Кто научил воина сдаваться, когда нет надежды на спасение, куда исчезла его способность сражаться даже на том свете?
Гьянг понимал, что представления Наврунга о себе, как о теле, которое можно заковать в тиски неподвижности, и есть та иллюзия, что привела к такому бесславному концу. Однако Наврунг этого не понимал и продолжал цепляться за свое представление о невозможности поднять неподъемное и одолеть неодолимое. Маленький огонек надежды стремительно угасал в воине, и с этим надо было что-то делать.
Гьянг, святой и чистый, знал, что лишь любовь и сострадание к тому, кто проходил это страшное испытание могут принести те силы, что были необходимы умирающему. Огонь питается топливом. Душа питается красотою и высокими стремлениями. Надежда питается любовью близких: без нее она, как в безвоздушном пространстве, задыхается и умирает.
Когда-то сам Гьянг проходил это испытание – его проходили все без исключения – и потому он знал, что собратья по оружию, всем сердцем прикипевшие к испытуемому, и есть та сила, что может помочь ему. Насколько Гьянг прикипел сердцем к этому атланту? Достоинство Наврунга было удивительным и вызывало уважение. Чистота в принятии решения и верность ему были необычны для атлантов, отличавшихся коварством.
