Павловна черкнула пером в бумагах, скинула маленькие круглые очки и обернулась на стуле к неразговорчивым домочадцам.
– Что-то я совсем запуталась в расчётах, ничего у меня не сходится!
Екатерина подняла голову.
– Что не сходится, маменька?
– Ну вот здесь! – Александра Павловна ударила косточками пальцев по столу. – Не пойму никак! Приказчик наш дал бумагу с маршрутом до Москвы. Здесь написаны вёрсты, а здесь – прогоны…
Екатерина отложила рукоделие, лениво подошла к матери и склонилась над её плечом.
– Ну вот, смотри, Катя, что тут написано: сто пятьдесят шесть вёрст, за одну лошадь я должна отдать приказчику ровно три рубля девяносто восемь копеек и три полушки. Это дорога от Москвы до Твери…
– А зачем вам дорога от Москвы до Твери? Приказчик же ехал от Петербурга до Бежецка.
– Так вот я и запуталась. Как мне рассчитать, сколько я ему денег должна давать туда и обратно?
Екатерина взяла перо и прищурилась.
– Это же просто, маменька. Надобно сперва рассчитать, сколько прогонных заплатить за версту, если будет одна лошадь: для этого поделить… Ну, вот, например, двенадцать вёрст стоят ровно тридцать копеек, делим тридцать на двенадцать…
Она быстро сосчитала в уме, не записывая ни одной цифры.
– Проверим… За четырнадцать вёрст – ровно тридцать пять копеек, делим тридцать пять на четырнадцать, получаем… Получаем то же самое число: два с половиной. Теперь посчитайте, сколько вёрст до Бежецка, и прибавьте от Бежецка до нашей деревни, умножайте на два с половиной – это и будет полная стоимость дороги на одну лошадь…
– Как же ты сама ездишь? – Иван Дмитриевич подоткнул кулаком подушку под поясницу и вздохнул – так тяжело, будто передвинул камень.
– А я плачу столько, сколько мне скажут на станции, и не задумываюсь!
– И к тому же, умеете торговаться, так что с вас берут меньше, чем полагается, – заметила Екатерина.
– А ты как высчитываешь, что меньше? – удивилась Александра Павловна.
– Я всегда считаю и запоминаю, – дочь глядела смеющимися серыми глазами. – А вы, маменька, у нас большой эконом, но считать не любите. Дайте-ка мне эти бумаги, я сама ими займусь.
– Постой, Катя, здесь не только это…
– Будьте покойны, маменька, я разберусь.
Аккуратная стопочка перенеслась на клавикорд – к печи и тёплому креслу.
Вошёл старый лакей, бывший денщик ротмистра Чубарова:
– Барышня приехала. Вера Сергеевна Ильина.
Екатерина бросила бумаги и метнулась в коридор. По пути успела поскользнуться на жёлтом паркете и зацепиться за дверь лёгким платьем.
Вера ждала в вестибюле: в рединготе с вышивкой-незабудками, в плюшевой шляпке цвета голубиной шейки с пером над короткими загнутыми полями. Скуластое лицо её словно высохло: румянец пропал, подбородок ещё больше заострился.
