этого живодёра и гомофоба Николашку II и его род, до седьмого колена! Эти-де заносчивые головы много вреда ему и народу, при жизни своей, причинили, пусть теперь, чем могут, пользу принесут! А проспиртовал он эти, ранее не подверженные алкоголизму, головы, для дезинфекции, ибо у них плохая наследственность, на почве которой могло бы мутировать, развиться и взойти много опасной заразы и всяческих химер! Ещё бы, ведь родом-то Романовы от Кобылы и Кошкиных, да и Захарьины там подкузьмили, вот какой меж их предками роман приключился, да ещё и закордонной заразой пополнился! А теперь их финансы поют романсы, правда в иностранных банках, а головы пусть хранятся, пока, в банках стеклянных. Что Ильичу в голову мысленно пришло бы, то и должно было реально прийти в те головы. Он шутил, что у него много голов романовской породы овец, и что Романовский стиль правления устарел, как романский стиль и романтизм, а на смену ему пришёл ленинский стиль правления, столь же актуальный, как и социалистический реализм в искусстве! Да, его кухня была ему явно по вкусу, правда, потом его потянуло больше к романским языкам, итальянским телам и итальянской кухне! – живо отреагировала Фотиева, приступая к поеданию фаршированной рыбы.
Яков промочил горло заказанным ромом и, шутя, спел, как романс, Некрасовское стихотворение:
«У дядюшки Якова
Про баб товару всякого,
Ситцу хорошего,
Нарядно, дёшево!…
Духи, помада,
Всё – чего надо!…»
Тому Яковскому «социализму» пытался подражать НЭПом Ильич, но НЭ Получилось, всё свелось, в конце концов, к казарменному социализму на голодном пайке масс и спецпайках номенклатурных бонз!! Нэт нэ хлэбом единым кормит партия массы, но обещанием тучного коммунизма! – с грузинским акцентом Иосифа, как тостом, закончил Яков, и осушил стакан заказанного виски.
Под одобрительный взгляд и поощрительные улыбки своей дамы, Яков осушал одну за другой стопки, и один за другим стаканы.
««Романься» и «вискис» котяра»! Пьяненьким-то ты от меня никуда не денешься и никуда не убежишь (даже на «Кудыкину гору»), чай не молоко хлебаешь! Чем больше алкоголем пропитаешься, тем больше сам в мою бутылку влезешь и башкой своей отупевшей, как пробка, горлышко за собой закупоришь! А там время покажет, что из тебя получится и как тебя использовать. Если улучшатся, со временем, твои качества, как марочное вино, – смаковать буду, а если прокиснешь, – спущу кому-нибудь, как в унитазе, за ненадобностью! Выглядишь ты, как и Ильич, весьма моложаво! И потенциал в тебе чувствуется, как у «Вечного жида», а крепости, как у Бронзового Таласа – робота древних греков, после крепких напитков, ты моим роботом и будешь!» – злорадно думала Фотиева, облизывая свои губки.
«Эге, губы-то как раскатала – срамота! Каждая бочка мечтает о своей затычке?! Как же, – держи карман шире! Я тебе не Диоген-киник – явный „клиник“,
