А я хочу хорошо себя показать перед лордом Корнбери. Ну и так далее. Понимаете?
– Пяти фунтов мало, – с некоторым нажимом повторил Грейтхаус.
– За два дня работы? Боже, сколько же вам нынче платят? – Лиллехорн заметил стоявший в углу веник. – Такую убогую крохотную контору можно вымести вместе с мусором. Поймите, Грейтхаус: лорд Корнбери, если захочет, может прикрыть любую лавочку. На вашем месте – но я, слава богу, не вы – я бы с радостью принял эту щедрую плату и подумал о том, что лорд Корнбери может быть вам полезен, если вы сможете подъехать к нему с правильной стороны.
– А у него есть правильная сторона?
– С ним можно иметь дело. А если вы окажете ему услугу, то, я уверен, однажды он отплатит вам тем же.
– Услугу, – повторил за ним Грейтхаус и задумчиво сощурился.
– Два дня работы. Если вам удастся выехать в течение часа, к ночи уже будете в Уэстервике. – Лиллехорн осмотрел серебряную львиную голову, венчавшую его трость. – Вы не настолько долго будете отсутствовать, чтобы это… мм… помешало продолжению вашей работы.
Это он о том таинственном деле, которым Грейтхаус занимается по поручению своего последнего клиента, предположил Мэтью.
Грейтхаус не сразу вернулся из своих умственных странствий. Наконец он сказал:
– Не хочется мне снова там оказаться. В этой психбольнице. А ты что скажешь, Мэтью? – (Что тут было говорить? Мэтью и промолчал, лишь пожав плечами.) – Знаю, деньги тебе пригодились бы. А мне, может, расположение лорда Корнбери и правда не помешало бы. Скажите, Лиллехорн, вы когда-нибудь видели его в мужской одежде?
– Видел. К прискорбию, в ней он тоже выглядит… довольно прискорбно.
Грейтхаус кивнул и вдруг сказал:
– Кандалы.
– Простите?
– Хотелось бы, чтобы в кандалах не было ржавых звеньев.
…Их и не оказалось. Крепкие наручники, наножники и цепи лежали сейчас в мешке в задней части повозки. Мэтью повернул лошадей на дорогу, ответвлявшуюся от Филадельфийского тракта и шедшую через рощу. Впереди показались три здания дома призрения.
Тут было тихо, на деревьях пели птицы, ласково шептал ветер. Несмотря на это, Грейтхаус беспокойно ерзал на сиденье и старался не смотреть на здания, словно не желая думать о том, что происходит за их стенами. Во втором из них, самом большом, сложенном из грубых неотесанных камней и напоминавшем зернохранилище или зал для собраний, пребывали все пациенты, кроме нескольких, размещенных в третьем строении – покрашенном в белый цвет доме, выходившем окнами в сад. Некоторые окна второго здания были закрыты ставнями, а некоторые открыты, но зарешечены, и при приближении повозки в них появились лица. Пасторальную тишину нарушил чей-то крик из-за окна, затем к нему присоединился более пронзительный голос.
– Кажется, приехали, – сухо произнес Грейтхаус, сложив руки вместе.
Заведение
