но уже шевелящиеся. Обиталище Первых было полно. Шепотками вились голоса, над которыми то один, то другой вдруг поднимался визгливой волной, а Тесугу не мог ничего разобрать. Как не мог он разобрать и лиц людей – по крайней мере, он надеялся, что это люди – столпившихся вокруг. По очертаниям, они все казались нагими, все, за исключением…
И снова прозвучал тяжелый, низкий звук, словно ревело раненое животное. Ему откликнулись человеческие голоса, и на этот раз, говорили за спиной и сверху. Отчаянное желание обернуться и увидеть свою судьбу смешалось в его сердце со страхом, тело скрючилось, и отчаянно подвело пустое чрево. Словно разрывая какую-то связь, Тесугу обернулся.
Каменная хижина, в которой он находился, тоже была освещена, и освещена огнем. На её вершине стояли три фигуры, сжимавшие в руках факелы. Обычное дело в темное время – но фигуры не были человеческие. Их тела словно расходились книзу, скрывая ноги, а пламя бросало отсвет на головы причудливой, нечеловеческой формы. Один казался похожим на быка, и Тесугу даже почудились рога у него на голове, от лица второго отходил длинный клюв.
Снова прозвучал хриплый, нечеловеческий рев, а за ним голос откуда-то сверху выкрикнул:
– Эцу, величайший из Древних! Мы снова здесь, в месте твоего гнева! Мы просим тебя, смилуйся над нами! Убереги нас от черного ветра, от каменной воды, от огненной смерти!
Ему ответили ревом, а в голове Тесугу, несмотря на всю сумятицу, пронеслось: «как вода может быть каменной?».
– Ты велел нам стать на страже в месте, где были соединены миры, и мы сделали так. Ты раскрыл мудрость свою, и рассказал, как утишить предков, и мы сделали так. Ты…
Голос продолжал говорить, а Тесугу, озираясь по сторонам, вдруг понял, что Первые, каменные великаны, на месте. Они не ожили, не протянули свои появившиеся руки, чтобы забрать его. Но тогда кто же говорит сверху?
Голос между тем продолжал, обращаясь теперь уже не к Древним, чьи костры начинали загораться в небе, а к другим народам земли. К рогатым братьям и турам, к лисицам и волкам, к кабанам и горным братьям, и каждое обращение он заканчивал хриплым непонятным словом на языке этого народа. Тесугу дрожал, не понимая, от страха или от холода, ибо ночь не была теплой, и краем уха слышал какую-то возню за спиной. Боясь оторвать глаза от огней, он не оборачивался, но вдруг его слух прорезал плач. Это был не крик, не стон, не вопль, а именно плач, словно у ребенка, которого наказали матери, и звучал звук до того странно, что горло его перехватило. Потом до него донеслись звуки, похожие на борьбу, вскрик и удар, за которым последовал тихий стон.
Раздались шаги, и он ощутил, как кто-то подходит к нему сзади.
– Пришел час темноты! – выкрикнул голос сверху, – пусть погаснет огонь человека и только лики Древних увидят, как будет выполнен их закон!
И тени заколыхались по краям охваченного зыбкими огнями круга, а потом огни начали гаснуть поочередно. И Тесугу казалось,
