искусством пронизанных друг в друга. Местами их поддерживали продетые жильные нити, и такие же нити захватывали концы плетенки и были окручены вдоль деревянных подставок, по намеренно проделанным желобкам. И, хотя в их роду и соседних, тоже умели делать из ветвей плетенки, чтобы переносить предметы, эта была выполнена так, как никто из знакомых ему женщин сплести бы не сумел.
Не меньше самой плетенки его занимало и лежавшее поверх неё. Первым взгляд притянуло что-то блестящее, и он, нерешительно протянув руку, коснулся прохладного обсидиана, а потом нащупал гладь рога. Подхватив, понял, что это нож. Такие были и у мужчин их рода, но этот был сделан куда более тщательно. В рог тура, расщепленный на конце, была вдета тонкая обсидиановая пластина, щель обмотана жильной нитью, по краям которой вступало что-то вязкое и черное. Тесугу подержал нож, взвесил его в руке и примерился резать. Да, за такой бы охотники их рода отдали и сделали все, что угодно – не сравнить с их собственными поделками. Все еще не выпуская нож из руки, он снова посмотрел на плетенку. Чаша, какой-то желтовато-бурый камень, искусно выточенный посередине так, что толщина стенок не превышала толщины его мизинца. Рядом с чашей лежала пластина, выточенная из кости какого-то животного и исчерканная многочисленными царапинами, словно на ней что-то резали. Чуть дальше – то, что он принял за подвески, костяные кольца разной формы и оттенка, нанизанные на толстую нить, и, посередине – еще одно кольцо, просто лежавшее на переплетении прутьев. Оно было совсем небольшим, и, несомненно, тоже из кости, но в расширение с одной его стороны вставлен черный камешек. И еще там было…
Чьи-то голоса прозвучали снаружи, глухо и невнятно, и Тесугу сразу же забыл про лежавшие перед ним диковины. Люди здесь, а ведь он еще не знает, кем населено это место, если не считать его странных спутников! Он сделал шаг к своей лежанке, и подхватил ту накидку, которую ему вручили вчера. Чуть помешкав, сообразил, как её надеть и закрепить. Теперь можно входить, но… он заколебался. Вновь вспомнились расплывчатые ночные силуэты, приглушенные и разом смолкавшие голоса, словно шедшие из-под земли. Где он, все-таки? Его спутники как-то называли это место, но ведь он даже не понимает толком, кто они такие. Голоса снаружи постепенно смолкли, словно говорившие уходили все дальше, потом послышался еще один звук. Его явно издавало животное.
Тесугу встряхнул головой. Что бы там ни было, он не узнает этого, пока не выйдет. И, все еще широко ставя ноги, чтобы не задеть подживающую рану, он шагнул в проем, повернувшись, чтобы протиснуться.
Как и вчера, свет ослепил его, и он заморгал, щурясь. Утро, но еще раннее, Огненный глаз Эцу не разгорелся в небе, и лишь из каких-то невидимых краев изливал в мир свет. Постепенно привыкая ко дню, юноша поднял глаза.
Ему казалось, он за эти две ночи он утратил способность удивляться, но нет. Второе утро, и снова он стоял с раскрытым ртом, пытаясь осознать то, что видит.
Перед ним была площадка, ровная,
