журнале и взглянув на графу «вернуться», Виктор понял, в чем дело: кайфовать предстояло три непонятно как обломившихся дня. Екнуло даже, все ли с батей в порядке? Но решив, что, случись беда, известили бы, заторопился к дежурному газику, доставлявшему персонал школы к электричке.
В город разрешали выходить только в гражданской одежде, которую подбирали и выдавали как униформу. Одежда – отечественная, но всегда в самый раз. Проучившись полгода, Виктор понял, откуда этот прикид, сирый и неприметный. В нем курсанты походили на лимитчиков, наводнивших Москву в последние годы. Ничем не выделяясь, сливались с толпой.
По молодости, Виктор не понимал, что применительно к нему гардеробный камуфляж работает с точностью до наоборот – скорее навлекает подозрения. Его умное, породистое лицо выдавало белую кость, а бугристая стать мастера спорта по самбо лишь усугубляла нестыковку гардероба с внешностью.
Ходил бы парень в джинсах, как большинство сверстников-москвичей, так вырядили его в «гегемона», навострившегося в родную деревню за салом…
Выйдя из автобуса, Виктор опустил ушанку, хотя сделать это следовало давно. Холодина в скрипевшем на каждом ухабе «Икарусе-гармошке» – такая же, как и на улице, он уже давно задубел.
Едва Виктор открыл дверь в свой подъезд, как дежурный милиционер привстал из-за стола, намереваясь двинуться к посетителю навстречу.
В последние месяцы Виктор приезжал домой нечасто, но с этим постовым уже пересекался и даже как-то с ним поболтал. Фамилию он не помнил, а звали его, если чего не запамятовал, Федор.
– Ку… – рыкнул милиционер.
Виктор снял шапку, отряхнулся.
– А, из шестнадцатой! Богатым будешь, не узнал.
– Все в порядке? – со щербинкой неуверенности спросил Виктор, тревожась об отце.
– В полном, на то и служим! – заверил постовой.
– На хоккей ходишь? – чуть подумав, поинтересовался Виктор, будто завязывая разговор вежливости.
– Толку… Мальцев-то травмирован…
– Выздоровеет… – Виктор доставал из кармана ключи.
– Отец твой дома, – подсказал постовой.
Вскинув брови, а потом и рукав, Виктор уставился на часы, сюрпризов не открывших – полчетвертого. Дня, на который, судя по щедрой увольнительной, он имел явно больше прав в лишь каркавшей о равноправии стране…
– Здоровались.
– Вот и чудно. – Виктор вошел в лифт и нажал на четвертый этаж.
Его вновь одолели дурные предчувствия: раньше семи вечера отец с работы не возвращался, нередко пропадая на ней сутками.
Тем временем Куницын-старший, в доверительном рандеву с самим собой, подливал из термоса «Камю», который мелким оптом поставляли в гэбэшный распределитель. Как профессиональный конспиратор он переливал коньяк в невинную для обывательского глаза емкость. Саму диковинную бутылку разбивал, сплавляя осколки
