резко прервал комиссар Самсонова. – Мы с Аксенычем ясно объяснили вам: выговор снят обкомом в тридцать восьмом, после постановления ЦК о перегибах, тот товарищ восстановлен в партии, Памятнов был прав…
– Для меня ясно одно: он пошел против большинства, против всего обкома со своим особым мнением, а в партизанах мы такого не потерпим. Верно, ребята?
Ребята озадаченно, вразброд промычали разное:
– Это как посмотреть…
– Раз он прав был…
– Однако ж дисциплина…
– Одно дело партия, там демократия, а у нас дело военное…
– Большинству подчиняться надо…
Самсонов молча повернул к нам спину и ушел в свой шалаш.
Щелкунов по секрету сказал мне, что в тот вечер Самсонов заявил Кухарченко: «Ишь какой “хозяин области” объявился. Маху мы дали – не капитаном надо было мне сказаться, а минимум заместителем начальника НКВД Белоруссии, что ли!»
Меня схватил за локоть пулеметчик моего отделения Саша Покатило, человек далеко не восторженный, и рассказал тут же одну из этих историй, которые сделали имя Богомаза знаменитым среди хачинцев.
– Иконы Богомаз наловчился писать еще в юности, – говорил Саша Покатило. – Изучил он это дело досконально, руку набил на всяких Богородицах и великомучениках, под древнее письмо подделывался. На иконах Богомаз заколачивал немалые деньги на разведку: время трудное, и старушки всякие о Боге всерьез вспомнили. Особенно большой спрос в народе был на копии могилевской Чудотворной Богоматери и святого Иосифа Обручника знаменитой кисти Боровиковского. Но потом вместо святых ему пришлось рисовать двух чертей. Два гестаповских обера прослышали о его мастерстве и заказали свои портреты, на квартиру к себе взяли. С ними он долго жил, изучал, понимаешь, фашистов, сведения из них всякие тянул для подпольщиков. В Могилеве стоит главный в Белоруссии штаб контрразведки, карателей и палачей, их костяк – зондеркоманда под командой штурмбанфюрера СС Рихтера. Потом, когда портреты почти закончены были, заинтересовался Богомазом сам штурмбанфюрер. Тогда Богомаз убил ночью тех двух оберов, бежал из Могилева с их оружием и занялся организацией отряда. За такие его «художества» назначил штурмбанфюрер сто тысяч марок за его голову!
Я недоверчиво оглядел Богомаза. Слава этого человека заранее обеспечила ему восторженный прием в отряде. Но уж слишком мы, мальчишки, любим возводить людей в ранг героев! Мне вовсе не хотелось, чтобы какой-то чужак – да еще как-никак со «строгачом» в анкете – затмил в глазах хачинских партизан нашего командира-орденоносца Самсонова.
У Богомаза ясные и умные глаза. Лицо молодое, но виски тронуты сединой. Весь облик его дышит сдержанной силой, решительностью и непоколебимым мужеством. «Как же это гестаповские офицеры могли подумать, – мелькнула в голове наивная мысль, – что человек с такими чудесными глазами может быть предателем, писать за марки их портреты!»
Богомаз
