жилище, декурион обнаружил шикарный толстый сине-красно-жёлтый ковёр, привольно раскинувшийся от стены до стены, два аккуратно свёрнутых, изящно вышитых, одеяла из тонкой шерсти и восемь штук подушек, беспорядочной кучей сваленных прямо посередине шатра. В правом дальнем углу шатра стоял деревянный сундук, рядом с которым Саксум нашёл всё своё вооружение, всю конскую упряжь, включая седло и свою дорожную сумку. На сундуке лежал подарок от Такфаринаса – золочёный кинжал в изумительно красивых ножнах. Рукоять кинжала была выполнена в виде дракона, кусающего свой хвост. Саксум взял кинжал в руки и вынул его из ножен. Лезвие оказалось удивительно острым, заточка была странная, явно не романская, но и не местная, декурион ещё никогда в жизни не встречал такой необычной заточки. Он опробовал нож на одном из подпирающих шатёр шестов, хмыкнул, вложил кинжал обратно в ножны и открыл сундук.
В сундуке обнаружилось ещё несколько одеял и много богатой одежды: льняные, полушёлковые и шерстяные туники, тоги, богато вышитые плащи, отличной выделки котурни, которые, к тому же, оказались декуриону как раз по ноге.
В шатёр просунулась голова Юда́да – молодого весёлого нумидийца, одного из двоих назначенных к Саксуму ординарцев. Вторым ординарцем был огромный неповоротливый германец, бывший галерный раб – большерукий, большеногий, большеголовый, с тяжёлой нижней челюстью, но при этом совершенно белобрысый и голубоглазый. Лоб могучего выходца с берегов далёкого Рейна «украшало» выжженное клеймо в виде буквы «F» – от романского «fuga» – «побег». Имя ему было Ви́хард.
– Командире Саксум чего-ничего надо? – осведомилась голова Юдада.
– Надо, – откликнулся декурион, захлопывая сундук и распрямляясь. – Командире Саксум много чего, понимаешь, надо…
Первым делом он приказал нагреть большой котёл воды, после чего с огромным наслаждением вымылся, переоделся во всё чистое и, поужинав горячим «таджи́ном» – мясом, запечённым в смеси нута и сыра, – который приготовил расторопный Юдад, растянулся на мягком ковре, обложившись со всех сторон подушками.
Было хорошо. Волнения и переживания последних дней улеглись, и сейчас Саксум ощущал только покой и умиротворяющее спокойствие. И ещё – телесную и внутреннюю чистоту. И ещё – тепло в раненом плече, которое угрюмый неразговорчивый Вихард натёр какой-то своей, хитрой и едко, до слёз, пахнущей мазью.
Вокруг засыпал лагерь. И было немножко странно вот так вот лежать на непривычном ложе, под непривычным пологом нумидийского шатра, в стане недавних своих врагов, и тем не менее чувствовать себя дома. Он не испытывал этого чувства уже давно. Очень давно. Во всяком случае, за все девять лет своей службы он не испытал его нигде и ни разу. И было странно испытывать это тёплое детское чувство именно здесь – почти на краю мира, за сотни переходов от маленького глинобитного домика на берегу рыбного Кинеретского озера.
Саксум лежал на спине и смотрел вверх – на туго натянутую, полотняную крышу шатра. По крыше двигались
