с таким мужчиной, что божежтымой, а единственное твое желание – вырваться из его объятий. Нет чтобы наслаждаться до последнего.
Я стала вертеться и так, и эдак. Но все было бесполезно. Я беспомощно посмотрела на Антонину Ивановну, и чуть не заплакала.
Еще бы.
Войди кто, и лицезрей этакую картину, так меня быстренько без выходного пособия отправят. И на мамины заслуги не посмотрят, и на мои выдающиеся профессиональные. Завистников-то хватало. Та же Танька.
Антонина Ивановна, быстро сообразив, в чем дело, птичкой кинулась к двери, и закрыла ее на ключ.
Я облегченно вздохнула.
Расслабилась, и как-то вот незаметно для себя прямо вытекла из таких желанных, в другое-то время, объятий.
– Ффу-у…, – выдохнула я. Рядом со мной выдохнула и старшая медсестра, надев колпак, который сиротливо валялся на полу.
Мужчина же, мой двухнедельный глюк, причмокнул губами, еще сильнее сжал объятья, даже не заметив, что теперь обнимает себя. Что-то опять пробормотал и повернулся на бок, подставив нам для лицезрения шикарную задницу.
– Зоя, да накрой ты его уже скорей, – хихикнула, и опять покраснела Антонина Ивановна. – Надо же, какого красавчика скорая привезла.
И верно.
Такого редко когда встретишь. По крайней мере, в нашем Призерске таковых не водилось. Высокий, выше меня ростом. Весь тонкий, звонкий, но чувствовалась в нем прямо какая-то нездешняя сила и мощь.
Казалось, он весь состоял из мышц и вкуснейших кубиков на животе, которые начинались прямо под грудью.
А волосы?
Цвета только что выпавшего снега, длинные, блестящие и густые. Они спадали копной на накачанные плечи и скрывали лицо целиком.
– Скорая? – спросила я. – Откуда привезли? И что с ним такое?
Антонина Ивановна ответила:
– А за старыми гаражами лежал. Собачник один вызвал. Пошел своего пса по утру выводить, да и нашел. Лежал, говорит, глаза открыты и не дышал. Думали, помер. Труп.
Но на всякий случай в скорую позвонил. Ну, и в полицию. Ну, а скорая, сама знаешь – сразу к нам.
Я знала, конечно. А куда еще? Городок у нас небольшой, больница одна.
– Привезли. Не дышит. Мы ему стимуляцию сердечную. Три раза Олежек делал. На третий раз вроде задышал, но тоже так, слабо и неуверенно, – рассказывала Антонина Ивановна.
– Алкогольная интоксикация у него, что ли? – спросила я.
Хотя на пьяницу этот красавец никак не походил.
– Да кто его знает, милая. Или отравился чем, – сказала, вздохнув, медсестра.
– Ну, во всяком случае, сейчас он явно не напоминает живого мертвеца. Вон, как за тебя схватился, – улыбнулась пожилая женщина.
– И капельница ему, похоже, не нужна. Отвернулся, и спит себе. Вот не зря ты ее и поставить не смогла. Значит, и не к чему, – рассудила Антонина Ивановна, которая за многие годы работы в больнице стала натуральным философом.
– Пойдем, что ли, Зоенька,
