льняными занавесками с вышивкой древнеславянского узора. Полы имели заметную обновлённую латку на месте русской печи. Её отсутствие создало прибыток общему вместилищу. А взамен того знатного сооружения, свойственного вековому укладу деревенского жилища, появилась небольшая «голландка», немного накосяк стоящая в дальнем углу. Обстановка являла собой словно некий осиротевший антикварный магазин. К одной стене прижался небольшой древнерусский дощаный лежак с сундуком, иначе говоря, топчан. В середине стоял небольшой круглый столик в венском стиле из гнутого дерева с притиснутыми к нему несколькими стульями самого различного происхождения. К другой стене по углам приставлены два массивных кресла из резного дерева. Они эдак фланкировали длинный низкий кожаный диван, создавая скромную торжественность. Над ним в самый раз приладилось единственное художественное полотно, утыкаясь в потолок.
– А вот моё начальное приобретение для коллекции сельского искусства, из-за которого даже пришлось поднять потолки всей избы. – Павел Саввич с нескрываемой радостью указал на замечательное живописное изделие, высотой в великую сажень, а шириной в сажень мерную, где тщательно выписан в полный рост розовощёкий усатый господин, лет около тридцати, эдак в экспрессивной позе, одетый в простонародный костюм, но сапоги на нём были явно дорогими и начищенными до блеска, режущего глаз. Он стоял на новеньком деревянном мосту, одной ладонью как бы поглаживая перила с изысканно вытесанными балясинами, поблёскивающими на солнце, а в другой держал длинную курительную трубку, по-видимому, в ту пору модную. Фон изображал перспективу аллеи из молодых ясеней, заканчивающуюся зеркалом пруда, где плавало несколько белых лебедей, и один чёрный. А за ним на небольшом бугорке вырисовывалась усадьба, выполненная в стиле Чинквеченто а ля виллы Джулия, увенчанная изящной башенкой. По широкой лестнице спускалась статная женщина под кружевным зонтом, а перед ней, на лужайке девочка, лет шести, ловила бабочку сачком. Над усадьбой с прудом сияло пышное сизое облако.
Абрам Ицхакович не стал подражать Мирону-Подпольщику по части деликатности, он первым подошёл поближе к картине. Поцокал языком, точно так же смачно, как давеча, когда обозревал колокольню. Он делал выражение лица, будто раньше не видел это произведение искусства первой половины 19-го века. А оно ведь присутствовало в избе, по меньшей мере, с утра, и было немым свидетелем соглашения на счёт съёма «комнатушки». Возможно, тогда он всецело проникся сложными задачами непростой сделки, да не глядел на произведение искусства с надлежащим вниманием. А теперь взял, да обратился полностью свободным зрителем всего целостного убранства своего временного жилища и удостоился оценить его в деталях.
– Я уже новую раму заказал. Хочу из диковинного дерева. С художественной резьбой. И табличку медную с гравировкой имени автора и названия полотна, – Павел Саввич подпустил грудь вперёд, создав двойной подбородок.
– Так ведь город не под боком, хлопотно,
