в долгий ящик, пришлось читать ему сказки. Меня тошнило от гномиков, горынычей и проституток-белоснежек, хотелось высечь Красную шапочку или, хотя бы, как следует отделать храброго портняжку.
На следующий день первым делом спросил у Чебышева, как вставать на очередь.
Тот направил меня к Валентине Григорьевне, нашему контролёру – она оказалась председателем цехового комитета профсоюзов и пообещала быстро решить этот вопрос.
Обнадёженный, уселся работать.
– Эх, вчера с Пашкой закеросинили! – похвалился Чебышев. – Чего убежал-то?
– В райисполком надо было.
– А-а-а-а… – протянул учитель. – А мы сперва Михалыча раскроили, он аж позеленел от жадности, потом в "кресты", к купчихе подались.
– Он, Серый, с женой меньше времени проводит, чем с этой кладбищенской крошкой, – хлопнул меня по спине подошедший Пашка, возмутив необдуманными словами Чебышева.
– Кошёлка! На рожу свою посмотри, хуже синюшника выглядишь, а туда же, с критикой, – точно рак выпучил глаза сэнсэй.
В конце месяца на участки постоянно заглядывало начальство. В начале – больше докладывали вышестоящим о результатах. Вот и сейчас маленький толстенький Куцев, замначальника, принимавший нас с Мальвиной на работу, сунув правую руку за отворот халата, стоял около регулировщика, что-то объясняя ему. Бочаров, не обращая на шефа внимания, следил за стрелками вольтметров и амперметров, иногда подвинчивая отвёрткой винты в приборе.
– Василий Лукьянович, – окликнули Куцева контролеры.
Тот медленно и важно повернул в их сторону пухленькое толстогубое личико и захлопал глазками.
– Ба-а! Чего это он им понадобился?– удивился Чебышев.
Пилотку зам носил не как все в цеху – на солдатский манер, – одевал её поперёк, как Наполеон треуголку. У каждого свои странности. Человек без странностей вообще скучен. К этой манере давно привыкли, разве что новички поначалу удивлялись.
" Если его видели двойняшки, – подумал я, – то они здорово повеселились".
– Ну, чего крутишься? – стал пилить меня Чебышев, видимо, вспомнив нападки на исходящие от него запахи. – Работать надо.
Наконец-то наступил ноябрь.
В начале месяца цех постепенно обезлюдел: кто ушёл работать по среднесдельной – это называлось середнячок, кто – в отгулы.
В первый выходной запланировал пилку-колку дров.
Утром, выйдя на крыльцо, покосился на градусник, зябко поведя плечами.
Колоть дрова до смерти не хотелосъ.
"Надо, Серега, надо! Ведь ты же советский человек! – подбадривал себя. – Но всякая работа должна начинаться с продолжительного перекура", – принял мудрое решение.
Усевшись на пенек, стал мрачно разглядывать гору досок, которую натаскал из пошедшего под снос соседского дома. Летом пилить и колоть было лень – жарко. Оставлял эту работу на зиму. Хотя зимой тоже
