судьба женщины – быть оторванной от семьи и следовать за своим супругом. И чего ты взял, что она будет одинока со мной?
– А с того, что любой женщине будет одиноко с тобой. Я слишком хорошо знаю тебя, Гай. Я считал себя сухим на чувства человеком, но ты более сухой, нежели я. Будь у тебя хоть толика тех чувств, которые живут во мне, ты бы не поступил так с Агриппиной.
– Причём тут она?
– А разве я не знал, что ты сватался к ней? Она любила и ждала тебя. Каждый день она думала о тебе, но ты лишь обещал ей, говорил ей, что увезёшь её с собой. Но ты так и не сделал этого. Её отец видел, как несчастна его дочь, но, слава Богам, не знал причину, и поэтому он решил исправить ситуацию, отдав её замуж… за меня. Она не любила меня, потому что её сердце принадлежало тебе. Она ложилась ко мне в постель в надежде, что я своей любовью и заботой излечу её. И я делал всё, что мог. Я, правда, старался. Но она не замечала этого, потому что её мысли были заняты не мной. Я так и не смог достучаться до её сердца и сознания. Когда ей снились кошмары, она говорила во сне и очень часто звала тебя по имени, а на утро не помнила этого. Я слышал несколько раз украдкой, когда ты обещал ей, что разведёшь нас и женишься на ней. Но за столько лет ты не сделал ни шагу. Для тебя твоя карьера была дороже Агриппины. Разве я не отпустил бы её? Отпустил. Разве не простил бы её? Простил. И знаешь, что я понял за все эти годы? Как бы ты не говорил Агриппине красивые слова, как бы не обещал, твои чувства – ничто. Ты видел её состояние и не сделал ровно ничего. Ты жесток, Гай.
– Не говори так! Я действительно любил её.
– Если бы действительно любил, Агриппина была бы жива. Я не хочу, чтобы моя дочь прошла тот же пусть, который прошла моя жена, – и Клавдий сел в кресло. – Я всё сказал. Будущим мужем моей дочери станет Антоний. А теперь уходи. Я хочу побыть один.
– Я понял свои ошибки, Клавдий. Я позабочусь… Я буду…
– Довольно! Уходи, прошу тебя.
Гай развернулся и вышел.
По сухой коже Клавдия прокатилась скупая слеза. Он боялся за свою дочь. После этого разговора он не желал, чтобы она хоть как-то с ним контактировала, и тем более – отдавать её ему. Он хотел, чтобы Клавдия в случае необходимости смогла постоять за себя, и теперь её просьба по поводу гладиаторской школы не казалось ему абсурдом.
– Даже если она некогда и не выйдет на большую арену, то хотя бы научится управляться с мечом и даст любому отпор, кто позарится на её свободу, – еле слышно проговорил Клавдий.
*** *** ***
Этот разговор слышала его дочь, прячась в сумерках приближающейся ночи за колонной у таблинума, в котором был её отец и дядя.
Она вся в слезах вбежала в свою спальню, в которой служанка Нарийя поправляла ей постель.
– Скажи мне, что это неправда? – сквозь слёзы проговорила она.
– Что неправда? – спросила женщина, волосы которой тронула седина, хотя она ещё не была стара.
– Что Гай сватался к моей матери, и что он хотел расторгнуть её брак с моим отцом и увезти её?
Нарийя
