отдельные воронки и буруны у берегов выдавали плавное течение. Мы молчим, понимаем друг друга без слов. Папа вдруг произнёс:
– Это напоминает мне стезю исследователя.
– Вода? Или её завихрения?
– Они из-за неровностей на дне. Коряга, застрявшая на пути, камень с выступом или, наоборот, глубокая яма, да мало ли что. Обыватель видит лишь водную гладь, наблюдательный человек – нарушения плавности потока, а мы, учёные, пытаемся по этим нарушениям понять, что там на дне.
– А по-моему, это похоже на жизнь. Плывёшь себе спокойно и не подозреваешь, что где-то там тебя поджидает водоворот.
– И это даже с теми, кто плывёт по течению. А представляешь, что ждёт того, кто против него?
– Зачем ты мне это говоришь?
– Чтобы ты поняла: не надо бояться будущего.
Тогда я ещё не понимала, к чему был этот разговор. А он уже знал. И готовил меня к жизни без него. Как давно это было… И было ли?
Память – старательный цензор со странностями. Вымарывает целые года из жизни, оставляя разрозненные кусочки, вырванные из контекста. Понять бы, чем цензура руководствуется?..
Утро выдалось славное. На небе ни следа нет от вчерашней непогоды. Только синь до боли глаз. Правда, это только пока не опустишь взгляд ниже. На земле – полный кавардак. Всюду валяются пальмовые листья, обломки солнечных батарей, сорванных с крыш, битое стекло, какие-то плакаты, консервные банки, оборванные провода. И всё это густо приправлено мусором, над которым радостно жужжат вездесущие мухи. Вчерашняя буря явно решила посмеяться и наглядно показать, что скрывается за фасадом человеческой цивилизации. Хотя, надо признать, порядок уже начинает наводиться. Хорошо, что роботы не нуждаются в длительном отдыхе. Всю ночь роботы-уборщики метр за метром чистят территорию, пряча в свои разинутые пасти всё, что не так лежит. Думаю, к середине дня от урагана останутся лишь воспоминания.
Габриэль спит самозабвенно, слегка приоткрыв рот. Как дети похожи! Мой Дэня тоже так же спал в детстве. Сейчас не так. Он спит тревожно. Словно не спит даже, а застыл в небытии – веки болезненно сжаты, на лице гримаса сожаления, брови, сдвинутые к переносице, образуют глубокую вертикальную морщинку, привычно непокорный днём вихор у виска прилип к влажному лбу. Да ещё эта, ставшая неотъемлемой частью лица, прозрачная змейка катетера, бегущая от носа к кислородному аппарату у изголовья кровати. Как вернуть тебе, сын мой, ту детскую безмятежность, что есть у этого спящего мальчика? Хотя, впрочем, это дело второе. Перво-наперво надо найти тебя.
Мне пора заняться делом. Привести себя в порядок, взглянуть напоследок в зеркало – и в новый день! Но прежде сказать спасибо своему ангелу. Да-да, моё отражение в зеркале, не ухмыляйся ехидно. Ты честно и открыто заявляешь, что в Бога не веришь! Нет Его! И точка! И всю эту религиозную ересь, все эти саны, устои, тысячелетние «традиции», вечные (за неимением других аргументов) ссылки на Библию как единственный источник знаний ты сожгла бы без
