ему не приглянулась, а вот по простой домашней еде светлый соскучился. Хайк изучал всё, что носит юбку. Разбирался он в женщинах плохо, поэтому внимание его сосредоточилось на той, что держалась важнее всех. Когда дело заходило до любовных дел, Хайк становился ещё более неповоротливым и неуклюжим, чем бывал в мирной жизни. Всё, чего он хотел, это привести в дом здоровую женщину, которая будет рожать детей, пока он будет в походах, и желательно не требовать особой заботы.
Девица смотрела на Ивара, переходя рамки дозволенного, только на Ивара, не обращающего внимания на её нарядное платье, расшитый кокошник – то, что не могло купить расположение светлого, потому что было мишурой, не способной его отвлечь.
С женщинами Хайк становился нем. Иррационально боялся напугать – сколько раз в детстве люди вскрикивали и хватались за сердце, стоило ему заговорить, беззвучно подобравшись походкой тёмного. Кормилица вбила ему в голову, что женщины хрупкие, слабые существа, и Хайк уверился, что женщины хрупче и слабее, чем они есть на самом деле. Была ведь ещё мать, убитая Хизмутом. И кормилица умерла едва за тридцать.
Дочь князя смотрела только на Ивара, Ивару не было до неё дела, но в Хайке дала ростки обида – светлый ничего не делал, ничего не говорил, а они сами тянулись к нему. Девиц еле выпроводили из-за стола, князьку пришлось повторить приказание криком, чтобы свитка перестала притворяться, что не слышит. Чуткие уши тёмного уловили вечерний девичий разговор перед сном, и обида расцвела пышным цветом.
*
– Каких кровей будешь? – допытывался утром князёк, несколько пасмурный по поводу похмелья.
– Ивар, из рода Ивара… – мужчина осёкся – забылся, не принадлежит он больше роду. Но Хало не ругался.
Ивар думал, на этом князёк отстанет.
– Выбрал я тебя, чтобы облагодетельствовать, – продолжил старик, приосанившись. – Отдаю за тебя единственную дочь.
Не предполагая никаких ответов, кроме «Какое счастье! Век буду благодарен!», протянул руку для поцелуя. Ивар, вскинув бровь, смотрел сверху вниз.
– Он плата в долг, – вмешался Хало, – мне принадлежит.
Первой мыслью была благодарность за избавление, но тут князёк брезгливо отдёрнул руки и гадливо процедил:
– Раб! И его я усадил за свой стол! Убирайся из дома!..
Он много чего ещё сказал. После «раб» Ивар ничего не слышал.
Раб – так его не называл никто, даже Хало по пьяни, доведённый его папашей до белого каления. Раб. Наследник бессмертного Ивара – раб. Спасибо родному отцу. Раб.
Ивар не слышал, как перестали любезничать с князишкой Святогорич и Кирыч, как воля Стола сковала его не выдающийся ум, как Святогорич бросил ему на колени медный кругляш, выгребая за это амбары дочиста. Смерд не смеет называть рабом наследника бессмертной крови, даже если по сути прав…
По сути прав…
В продолжение пути Ибор дрожащим голосом нахваливал Ивара,
