та, что побойчей. – Интервью – это потому, что у него персональная выставка скоро открывается?
– Да. В музее Грекова. Ну, и вообще, о сложной жизни художника будет материал. Так сложилось, что ему жить негде: вот и пристроен он сюда, в качестве сторожа музея. Кроме того, что он – художник института. С той стороны этого, деревянного – красивое кирпичное здание с колоннами. Видели? Так это – музей, если кто не знает. Музей истории института.
– У нашей кафедры там тоже несколько аудиторий расположено. Классы рисунка, да и Павел Сергеевич там дизайн преподаёт, – добавил преподаватель культурологии.
Затем как раз приехал оператор, и мнимый Жорик потихоньку попрощался и вышел на улицу. Было довольно тепло; странный в этом году выдался ноябрь. Впрочем, как говорили, в последние годы ни один Новый год не обходился здесь без слякоти и дождя. Снег в лучшем случае выпадал ненадолго, в феврале. То есть, осень и зима, вплоть до февраля, стояла бесснежная, тёплая и слякотная. Сам он ничего точно о смене времён года сказать не мог: вся жизнь, которую помнил, прошла в кошачьей шкуре, а коты в календарь не смотрят и чисел не знают… Вроде бы.
До лекции оставалось ещё минут двадцать. Можно было затеряться где-нибудь в пределах института и посидеть с книгой. Но, не в библиотеке: только зря народ беспокоить, книги выпрашивать минут пятнадцать, и через пять минут – уже сдавать. А потому, он осторожно зашёл в лаборантскую. Открыв дверь, оказался, как всегда, в узком проходе меж шкафом и окном: здешняя жизнь, с компьютерами и столами, начиналась только в глубине, за этим шкафом. Шкаф стоял к нему задней стенкой, а за ним был слышен до боли в печёнке знакомый голос… Бывший кот не удержался, и всё-таки заглянул краем глаза, выглянув из-за шкафа, в пределы лаборантской. Да, это была Карина Геннадьевна, вне сомнений. Явилась теперь сюда. «Надо же, невезуха какая, – подумал бывший кот. – Скажет мне, что я без дела всё шлындаю и шлындаю… Смыться, пока не поздно? И лаборантов нет. Никого. Нельзя сказать, что я к ним».
У Жорика как и на кафедре, так и в лаборантской не было собственного стола. А потому, Карина, которая сейчас прямо здесь – то есть, в неподобающем месте – явно курила, сочла бы его за досадное недоразумение. Он был таким же бесправным, как и в бытность пушистым комком шерсти (в вопросе: а ты здесь – кто? – ему всегда чудилось: а ты здесь – кот?). На кафедре он до собственного стола как бы не дорос, а для лаборантской – был как бы преподавателем.
Карина не только курила, но вместе с этим судорожно пыталась что-то набирать на бедном, многострадальном, наполненным жутким количеством вирусов, кафедральном компьютере. Получалось плохо.
Потому что её всячески отвлекал некий неизвестный подставному Жорику типус, по виду – совершенное бревно: оглобля в сером костюме и с галстуком, с коротким ёжиком волос, с резко выступающим вперёд
