двинуть войска на Санкт-Петербург, не опасаясь, что их отрежут. Это еще одна угроза владениям его императорского величества.
– И насколько она, по-вашему, серьезна?
– Угрозы Бонапарта всегда серьезны. Вы знаете его приемы, ваше превосходительство. Он требует уступок, а получив их, выдвигает новые, все больше истощая намеченную жертву. Он не остановится, пока не получит все, что желает, а желает он ни много ни мало полной власти над миром.
– Мсье очень красноречив.
– Я красноречив, потому что говорю от чистого сердца. Девятнадцать лет, с самого отрочества, я служу моей стране в ее схватке с чудовищем, готовым поглотить Европу и мир.
– И что принесла эта схватка вашей стране?
– Мы до сих пор свободны. По меркам истории это уже немало. Более того. Сегодня мы уже не просто обороняемся. Мы наступаем. Португалия и Сицилия свободны благодаря Англии. Пока мы с вами говорим, ваше превосходительство, британские войска входят в Испанию. Вскоре Бонапарту придется защищать от них самые границы своей хваленой империи. Мы отыскали слабое место в том исполинском здании, которое он возводит, и теперь бьем в самый фундамент. Скоро оно закачается и рухнет.
В маленькой комнате было очень жарко; Хорнблауэр под толстым сукном мундира обливался потом.
– А здесь, в Балтике?
– Англия проникла и сюда. Ни один французский корабль не войдет в Балтику без моего разрешения. Англия готова поддержать деньгами и оружием любого, кто встанет против тирана. Бонапарт окружен с юга, с запада и с севера. Ему остался только восток. Туда он ударит и там должен получить отпор.
На самом деле его речь адресовалась бледному красивому молодому человеку в дальнем углу комнаты. У министра флота в этой международной игре ставки куда ниже, чем у его государя. Другие монархи рискуют провинцией-двумя, честью и репутацией. Русский царь, самый могущественный из них, рискует жизнью. Он может одним словом отправить дворянина в Сибирь или двинуть в поход полмиллиона солдат, но ошибка будет стоить ему жизни. Военное поражение, малейшая утрата власти над придворными и гвардией – и царь обречен: его сперва низложат, потом убьют. Так было и с отцом, и с дедом Александра. Если он ввяжется в войну и проиграет, если пойдет на неприемлемые уступки и потеряет уважение двора, его ждут шелковый шарф на горло или дюжина клинков в грудь.
Золоченые часы на полке мелодично пропели четыре раза.
– Как видите, час пробил, ваше превосходительство, – сказал Хорнблауэр. Он дрожал от волнения, чувствуя себя опустошенным и обессиленным до предела.
– И впрямь, час пробил, – ответил министр. Он явно перебарывал искушение обернуться на царя. – Кстати, о часах: весьма сожалею, что они напомнили мне о невозможности задерживать вас долее, иначе вы опоздаете на прием к его императорскому величеству.
– Я бы, безусловно, не хотел туда опоздать, – сказал Хорнблауэр.
– Благодарю вас, капитан, что вы так четко изложили свои
