говорил председатель, старательно перекладывая бумаги, она плохо помнит. Её трясло, словно в лихорадке. «Как они смеют, за что?..»– металось в голове. Поняв, что смысл его слов не доходит до неё, председатель вздохнул и выдал напрямик:
– Будешь покладистая, выдвинем в звеньевые, а может даже и в передовички, а нет – дело твоё… Яшку готовим в партию, и нам нужна крепкая советская семья. Ты меня должна понять.
– А мы что, не советские? – глухим от волнения голосом спросила она.
– Советские то, советские… Да только батька где?
Таня удивленно вскинула заплаканные глаза.
– Отец- то тут при чём? Вы же знаете, он воевал, пропал без вести…
– А вот этого нам не надо, нюни тут разводить, понимаешь ты… Слезами ничего не добьешься. Знаю, знаю, пропал твой батька без вести. А кто это доказать может? А вдруг добровольно сдался, и, может, ещё чего?..
Таня побледнела так, что он испугался.
– Не дуркуй! К слову я… к слову. Хотя, как сказать… Я человек подневольный, что мне партия прикажет? То-то… Будут у тебя ещё женихи, ты девка красивая… Иди, иди домой, успокойся. Найдётся твой батька, тогда за кого хочешь, за того и выходи замуж, а пока вот так: Яшу мы тебе не отдадим, нам он нужнее. И вообще – некогда мне тут с тобой выяснять что да как… Иди, иди…Ну немного погорюешь, девичьи слёзы, они, того, что вода… А про Яшку забудь. Такое мое слово.
В тот вечер Таня домой не пошла. Долго кружила по лугу. Мысли теснились в голове, наталкиваясь только на одно решение – порешить свою жизнь. Надо же, сволочь, отца приплел… Будто не знает, какой отец честный человек и что в партизанах был. Боже, как страшно – свои, а словно зверьё… Она металась около хуторского колодца, заглядывая вниз и в страхе отпрыгивая от жуткой темноты и звуков, доносящихся оттуда, пока кто-то не звякнул ведрами. Испугавшись, побрела в сторону края, где жил любимый. «Попрощаюсь с ним, прямо спрошу, пусть скажет всю правду, в сговоре он с ними или не знает ничего? А то, может, председатель сочинил …» – решила она. Слез не было. Болело тело, не хотело подчиняться, каждое движение приносило жгучую боль. Мёрзла, словно в мороз. Если бы председатель не упомянул отца, она бы точно рассмеялась ему в лицо, но он чуть ли не в предательстве обвинил их семью. А то не помнит, как они с сестрой Анной ночью носили в лес партизанам еду, чистую одежду. Как он посмел так?! А может, в селе так и думают? Она ужаснулась. Хорошо, говорили наедине, так хоть мать не узнает, а то представить невозможно, что с ней будет. Она помнила, как получили извещение о том, что отец пропал без вести. Прочитав, она посмотрела на мать, и поразилась её спокойствию.
– Мам, ты чего?..
– Брешут. Не пропал он …
Таня опешила.
– Ну вот же пишут…
– Да мало ли что пишут. Бумаги много, вот и марают. Сколько таких бумаг по Мазеповке плачут… Глядишь, мужики живые возвращаются … Обшиблись, и все тут…
Наверное, она давал надежду и себе и им, что отец обязательно найдётся, вернется, но то, что несколько ночей после известия
