style="font-size:15px;"> Относительно безоблачные и добрососедские отношения СССР с Китаем осложнились в 1956 году после известной речи Хрущёва на двадцатом съезде КПСС с осуждением культа личности Сталина и последовавшими вскоре изменениями нашей внешнеполитической доктрины, что привело к идеологическим разногласиям. Председатель Мао, «Великий Кормчий», уважал своего друга Иосифа, высоко ценил его помощь в становлении и признании Китайской Народной Республики, а потому посмертное шельмование вождя считал предательством и изменой общему делу строительства коммунизма. Но ещё больше он втайне и не без оснований опасался, что и его культ ещё при жизни таким же образом может быть осуждён товарищами по партии. Понадобился внешний фактор для отвлечения внимания от его персоны и этой щекотливой темы. Одновременно ему необходимо было выявить и нейтрализовать потенциальных оппозиционеров внутри своей страны. Ну и, наконец, банальная аксиома – с усилением государства увеличиваются и его амбиции. В этом, на мой взгляд, и кроется мотивация всех его последующих шагов (или скачков), начиная с культурной революции. Возможно, ошибаюсь или не все причины назвал.
В результате маоисты обозвали нас ревизионистами, вставшими на путь социалистического империализма, объявили «войну идей», даже начали потихоньку заигрывать с американскими империалистами. Очевидно, нам назло или для укрепления своего международного авторитета за наш счёт, а может, просто был нужен подходящий повод. Китайской стороной всё чаще стал подниматься вопрос о пересмотре границ и о возврате так называемых «незаконно оккупированных северных территорий» с апелляцией к Нерчинскому договору 1689 года и к более ранней истории без учёта более поздних – Айгуньского (1858) и Пекинского (1860) – международных договоров. В ходе переговоров выдвигались в числе прочих и такие абсурдные требования, как передача им Монголии и ядерного оружия. Начались провокации, сопровождавшиеся демонстративными переходами линии границы толпами размахивающих красными цитатниками Мао мирных и не очень мирных китайских граждан с последующим их вытеснением обратно на китайскую сторону нашими пограничниками без применения оружия; выпасами скота и осуществлением иной хозяйственной деятельности в нарушение пограничного режима китайскими крестьянами на нашей территории как на своей собственной; нападениями хунвэйбинов на советские пограничные патрули и постреливанием в нашу сторону по всей, растянувшейся более чем на 4000 километров, линии советско-китайской границы, достигшие апогея к концу 60-х годов. Здания посольств обеих стран в Москве и Пекине возмущённые граждане взаимно забрасывали чернильницами. При этом китайская и западная пресса в провокациях почему-то обвиняла нас. Конфликтная атмосфера накалилась до предела. Пограничники обеих сторон смотрели друг на друга сквозь прорези прицелов. Дипломаты не могли договориться, всё более увязая в переговорах, спотыкаясь на взаимных требованиях. Никто не шёл на уступки в стремлении «сохранить лицо». Гнойник противоречий нарывал,
